Усий, катехизатор всея Руси в изгнании, ректору N-ских духовных школ Тимофею со всей его небогоспасаемой профессорско-преподавательской корпорацией, непризнанному исчадию веры: неистовство, тиранство и свирепство от архиерея тебе да умножатся!
Отходя во Фрязию, я многажды просил тебя пребывать во граде и не заниматься бабьими баснями и богословиями бесконечными, которые не только раздражают правящего архиерея твоего, но и производят среди клириков больше споров, нежели назидания в вере православно-кафолической.
О, Тимофее! Храни преданное тебе в старо-МДА, отвращаясь прекословий лжеименного богословия и странной философии права, которому предавшись, некоторые, как ты, уклонились от веры отцов.
Доколе не приду, занимайся уж хотя бы чем-нибудь.
Никто да не пренебрегает дряхлостью твоею; но будь образцом для будущих раболепных царедворцев в надменности, в высокомерии, в стяжании инославных колесниц, в святотатстве пенязей от христолюбивого казачества, в имитации бурной деятельности духовных школ, в нравственном воспитании всеепархиально известной дщери.
Знай, что после первого и второго вразумления я тебя отвращусь.
ВнемлИ, ибо во Фрязии дар пророчества открылся во мне преизобильно.
Когда пришлю к тебе Артема или Тихона, поспеши придти ко мне в Роттердам, ибо я положил там провести зиму.
Валеру законника и Маврикия кАженника позаботься послать так, чтобы у них был во всем недостаток. Пусть они, будучи бесплодны, учатся удовлетворять себя сами.
Я уже неоднократно писал N-ской церкви, но любящий первенствовать у вас архиерей Пульхерий не принимает нас.
Поэтому, если я приду, то напомню о его делах, которые он делает, разнося о нас злые речи и не принимая учеников Усия, изгоняет их из N-ской епархии.
«Начальствующего в народе твоем не злословь» — оставь это мне!
Многое имел я сообщить тебе, но не хочу писать тебе чернилами и тростью; а надеюсь скоро увидеть тебя в Роттердаме и мы поговорим устами к устам.
Приветствуй любящих и почитающих нас в треклятой N-ской епархии.
Приветствуют тебя все находящиеся со мною твои семинаристы, включая возлюбленного некогда тобой Тертия.
***
Один батюшка был фермером. Его маленький сельский храм святой Варвары приносил пенязей ровно столько, сколько требовалось перечислять ежемесячно в епархию. И поэтому, чтобы кормить правящих деспотов и их куртизанов, а также чтобы не уморить голодом всю свою семью, он был вынужден выращивать в одной из старейших станиц N-ской епархии томаты дивии и продавать их с матушкой на трассе возле речки Черные Тузы.
Подвязывая и оплодотворяя свои многочисленные помидорные кусты, наш батюшка любил приговаривать:
“Ну, погоди, негодный Пульхерий! Я покажу тебе духовный центр помидородоения!”
Все вредители томатов, слыша имя правящего Пульхерия, неторопливо ползли утопать в священные воды реки Черные Тузы.
Однако жестокий промысел Божий все-таки сыграл с нашим благочестивцем злую шутку. Когда высокопреосвященнейший Пульхерий вознамерился посетить эту глухомань с архипастырским визитом, наш горе-фермер вынужден был продать весь свой урожай и овощной бизнес на корню.
По обычаю правящий архиерей через часа три уехал восвояси. Но помидоры на той земле никогда больше не произрастали.
***
Один батюшка очень любил Советский Союз. Под подрясником он тайно вместо вонючего парамана повязывал красный пионерский галстук, а с обратной стороны старой епитрахили прикалывал свой любимый значок ВЛКСМ. Он обожал одновременно Сталина и Брежнева, Хрущева и Андропова. Наш Homo soveticus гордился и полетом первой женщины в космос, и атомно-водородными бомбами, и приключениями Электроника, и Семнадцатью мгновениями весны. По будням он смотрел исключительно советские фильмы и все цитаты из оных знал наизусть.
В своей замшелой воскресной школе наш боголюб-коммунист основал пионерскую организацию имени святых царственных страстотерпцев, а в притворе его странного храма в стеклянных витринах вздымались советские воинские знамена.
По его глубокому убеждению Иисус Христос был первым коммунистом на Земле, который завещал всем людям социальное равенство на основе общности имущества.
В итоге наш пресвитер бредил недостижимыми идеями свободы, равенства и братства.
Вследствие этого батюшка особенно ненавидел всех архиереев и прочих князей Церкви как контрреволюционеров и новых капиталистов.
Порой он мечтал вернуться в 1937 год и представлял себя, держащим в руках винтовку перед наглым жирным лицом очередного некогда чванливого митрополита.
Во время крещения детей наш идейный борец спорадически подбирал весьма оригинальные имена, такие как Даздраперма (да здравствует Первое мая), Перкосрак (первая космическая ракета), Гертруда (героиня труда), Меженда (международный женский день) и Папиp (партийная пирамида).
Архаичные же византийские имена из святцев он всячески игнорировал и презирал!
Заставляя во время крещения восприемников плевать на сатану в сторону запада, он представлял себе гадкие физиономии ротшильдов, рокфеллеров, биллов гейтсов и прочих джорджев соросов.
В свободное время неудовлетворенный батюшка-коммунист заставлял свою матушку на трофейной швейной машинке Zinger шить из красного кумачового полотна мужские семейные трусы для богослужебного использования.
…
Один батюшка был Иудой. Не рыжим Иудой Искариотским (с арамейского «красный», «рыжий»), но рыжей иудой семинарской.
Он обожал втираться в доверие к великим мира сего, пользоваться их покровительством и согласием писать рыжему иудушке курсовики и даже выпускной диплом!
Бывалые же священники сразу читали за стеклами его выпуклых очков продажную и трусливую душонку.
В те времена субдиректор Отряднев сбился с ног, вылавливая тексты, написанные покровителями молоденьких фаворитов. Однако, почему-то нашего малыша он так и не поймал.
Заняв должность виночерпия и хлебодара у местночтимого домоправителя (регулярно поднося ему дешевый кофе с печеньками), иуда не только аморально, но даже внешне уподобился своему трусливому начальнику.
Управитель той постоянно подвергал его унижению и осмеянию, желая, чтобы сей дивный отрок испытал его собственные юношеские злострадания. В отличие от своего псевдо-бесстрастного директора, наш мальчик-ноль пытался изо всех сил казаться добреньким для всех в несчастной N-ской семинарии.
Он ласкал взором и словами не только бездарных семинаристов и неказистых регентш, но и каждую церковную мышь. До сих пор в тесных кругах ходят слухи, что наш рыжий иудушка не убоялся даже греха любодеяния, дабы утвердить свою самость при отнюдь не спортивной фигуре.
Поговаривали, что после получения обещанных тридцати сребренников наш иуда наконец-то вошел в состав синедриона одиозной N-кой семинарии.
***
Один батюшка любил себя донельзя.
Из божественных Писаний он узнал, что весь закон заключается в одном лишь слове:
“люби ближнего твоего, как самого себя”.
Из этого батюшка сделал широковещательные, сногсшибательные и далеко идущие выводы:
для начала нужно полюбить как следует самого себя, иначе и ближних своих полюбить невозможно.
Однако конкретной методики по «самолюбию» в древних патериках не обреталось, поэтому наш ревностный исследователь решил поэкспериментировать.
Он начал ублажать себя всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
В последние времена вздумал он в сердце своем услаждать вином тело свое, построил себе домы, посадил себе виноградники, устроил сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые древеса; сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произращающих деревья; приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у него; также крупного и мелкого скота было у него больше, нежели у всех архиереев, бывших прежде него в N-ском граде; собрал себе серебра и золота и драгоценностей; завел у себя певцов и певиц и для услаждения сынов человеческих — разные музыкальные орудия.
На каждом современном этапе он не решался даже начинать любить своих ближних.
А вдруг он еще недостаточно возлюбил себя?!
Ведь в таком случае и любовь к ближнему, по словам апостола, будет абсолютно никчемная и не искренняя! На это наш батюшка был совсем не готов, ибо сказано в Писании:
“проклят (человек), творяй дело Господне с небрежением” (Иеремия 48:10).
Духовные исчадия батюшки-богоискателя понимающе кивали плешивыми головами: в Церкви главное не победа, а участие, не подвиги любви, а подготовка к ним. Ведь на Пасху любящий Бог целует намерения даже всевозможных мерзавцев и проходимцев.
***
Один дикирий был глубоко несчастен. Он был сделан из серебра с элементами позолоты и был подарен местному правящему архиерею от одного настоятеля за то, что тот оставался на богатом приходе уже много лет.
Несчастен был наш дикирий по разным причинам. Это была и зависть к его брату трикирию, который был и краше его, и мог вставить в себя на одну свечку больше. Это была и свойственная благородным металлам природная гадливость перед потными руками Высокопреосвященнейшего Пульхерия, хватающего его регулярно за тонкую шею.
Это был и дикий стыд, который он испытывал, слушая откровения младых иподиаконов. Это было и разочарование в своем служении и некое выгорание. Наш дикирий пытался поговорить об этом со своим хозяином, но всегда сталкивался с тем, что деспот относился к нему как к вещи. Поэтому дикирию только и оставалось, что ляпать пятнами воска на дорогие бархатные облачения безумного начальника-сибарита и тушить свечи в самые неподходящие для этого моменты.
Говорят, что нашего героя даже пытались засунуть в места абсолютно неподобающие для его высокого предназначения.
В периоды покоя несчастному дикирию снилось, что он, будучи однокирием, находится в руках бедного сельского священника, когда тот возглашает: «Свет Христов просвещает всех».
***
Один батюшка был оборотнем, но не в погонах.
Днем он всем казался хорошеньким священником, а ночью оборачивался злой и жестокой сущностью. Поначалу наш герой полагал, что чары бесовские действуют на него лишь при отсутствии защитных спецодежд клирика, посему ложился спать всегда в подряснике. Но, как только наступала полночь, он разрывал на себе “костюм медведя” и тайнообразующе отправлялся в N-ские ночные клубы искать себе новые приключения.
Чтобы справиться с этой одержимостью, наш батюшка-вурдалак начал было причащаться обильно и каждый день. Но оказалось, что эйфория от причастия была благодатной только во время Литургии, а вечерами жажда причащения зачастую обращалась в бытовое пьянство.
Останавливающие его ночами сотрудники ГАИ никак не могли понять, почему пастырь словесных овец находится под градусом в такое странное для литургисания время.
Матушка и чадца нашего оборотня очень боялись таких вечерних «преображений» духовного лица и поэтому старались всегда ночевать на втором этаже или на чердаке.
Каждое утро батюшка-оборотень просыпался со страшной головной болью и с жуткими воспоминаниями об очередной прошедшей ночи. Встав на колени перед святыми образами, он вместо утренних молитв устало восклицал: «Боже милостив мне буди блудному за имя Твое святое!» и как ни в чем не бывало отправлялся растрепанный и непохмелившийся в храм литургисать.
Архиерей лету тому знал про похождения нашего горемыки, но поскольку в некоторые ночи оборотень заглядывал в его резиденцию “аки зверь ненасытный”, прощал ему всё и греческой любовью вся покрывал.
…
Один батюшка мечтал стать митрополитом. В тонких снах он так и видел, как ему все вокруг целуют руки и другие части тела. Поначалу он подсыпал отраву своей матушке в чай и в борщ, но она была ещё та змея и никакая отрава (по обетованию Иисуса) её не брала.
На всякий случай наш герой года три выжимал из себя диссертацию, но никак не мог определиться с темой оной.
Он последовательно перебирал следующие темы для научного исследования:
- Духовная музыка в репертуаре детских хоровых коллективов Приднестровья;
- Винни-Пух как новый великий миссионер современности;
- Для чего попу гармонь на современном этапе, когда у него есть кадило?
- Рациональное использование продуктов жизнедеятельности крупного рогатого скота на городском приходе;
- Отеческая забота матери-Церкви о детях-сиротах в годы распада Советского Союза;
- Тайны и таинства святой Арзамасской земли последнего богоспасаемого десятилетия;
- Фенотип протохристианства в доникейский период;
- Супружество – как невыполнимое задание от Бога;
- Восточный папизм патриарха Кирилла (Гундяева): сущность и предпосылки возникновения;
- Воздействие политических перемен на развитие православного христианства в советский период на примере Тупического района Тмутараканской епархии.
Заранее наш нетерпеливый женатик купил всё необходимое для пострига и даже пару наборов панагий с митрами. Туалетная комната нашего подвижника была увешана портретами дивных архиереев прошлого. И когда наш пастырь справлял свои (не только духовные) нужды, он всегда взирал на тех, коим так стремился всем своим существом подражать.
К конце концов он всё же попал в ОМОН — отряд монахов особого назначения. Но митрополитом так и не стал.
***
Один архиерей лету тому неимоверно любил собирать клириков просто так. То придумает курсы повышения полу-квалификации, то очередную выставку православного нечестия, то концерт православных экзорцистов, а то и вообще соберет их без внятной причины.
Эти сборища преследовали сразу несколько целей: и самоутверждение истеричного начальника, и запугивание непокорных вольнодумцев, и выпуск пара для сотрудников епархиальных структур, и отчет перед Океаном Мудрости, и просто от скуки.
Зачастую на этих сборищах формировались новые союзы нечестивых. При этом любой клирик мог проверить, какое место в рейтинге этой бесчеловечной стаи он занимает.
Иногда архиерей настолько увлекался на бесчинном скопище, что выходил из себя и плевался своими источениями на первые иерархические ряды трусов-протоиерееев и молодых продвинувшихся наглецов. В крайний раз он даже потребовал встать всех клириков, замеченных в общении с пребожественным Усием, а также с его учениками (в частности, с Тертием). Клирики не встали лишь по причине того, что тогда остались бы сидеть токмо моавитяне и несколько сельских испуганных священников.
А деспот глупо, но, как ему казалось, страшно вращал выпученными глазами и орал:
«Встаньте, гниды, встаньте со страхом! Мы вас всех знаем!»
Клирики ковыряли в носу и посмеивались в отпущенные бороды, бурча:
«Опять Акела промахнулся».
Каждое собрание правящий игемон старался удивить всех, кто еще сомневался в наклонностях его извращенной натуры. То нового иподиакона на глазах у всех лобызает в уста, то схватит за афедрон проходящего мимо хорошенького попика, то в сердцах выгонит всех вон, ибо скучно ему.
Несчастные клирики ненавидели сии митинги-петтинги, но отсутствовать на них было опасно, ибо всех поголовно фиксировали наглые и смазливые семинаристы, учась с младых ногтей унижать почтенных старцев и своих бывших духовников. Трудно было придумать что-либо более развращающее нравы некогда благочестивой N-ской епархии. Порой на таких шабашах архиерей позволял себе «тонкие», скабрезные и сальные намеки, над которыми смеялся он один вместе со своими прихлебателями. Униженные благочинные зачем-то помечали в своих блокнотиках имена всех отсутствующих клириков.
В любую секунду митрополит Пульхерий мог встать и заявить собравшимся:
“Мне некогда, я уезжаю в поля! Подите прочь!»
Изумленные клирики так и говорили между собою, что по архиерею их давно плачет «неотложка».
Обязательным завершением подобных капустников-сабантуев была пирушка с особо избранными и продажными высокопоставленными священниками. Чтобы оная элитка не забывала час смертный, в пик божественного плотоугодливого веселья два голых иподиакона проносили мимо пирующих черно-белый портрет очередного казненного клирика и сорванный с него наперсный крест вместе с клоком окровавленных седых волос.
И всегда это свидетельство незыблемости земной церковной власти было сильнее истеричных воплей нашего князька церковного.
Иногда по окончании сих сходок архиерей раздавал всем какие-либо яйца, медальки, пирсинг в сосцы, книжицы высоколобого Усия, либо просто подзатыльники и зуботычины.
После таких «конгрессов-регрессов» в алкомаркетах N-ского града пропадало спиртное недели на две, ибо вся епархия напивалась безбожно, чтобы хоть как-то забыться от унижения и прилюдного поругания веры Христовой.
***
Один батюшка стал благочинным. Правящий архиерей лету тому дал ему 666 шаблонов обращения с подчиненными клириками (приводим лишь некоторые):
- Нет
- Сегодня не смогу
- Завтра тоже
- Посмотрим
- Точно не знаю
- Если что, я сам позвоню
И до сих пор эти правила в N-ской епархии действуют.
Очень поучительно и духовно распространю среди братий кафолическо-алкольновоцерковленной.