В мидрашах, пешерах (и аллегориях) сначала цитируется ветхозаветный текст, а затем приводится толкование. Однако в особом типе экзегезы цитата уже содержала в себе толкование. Данный тип британский библеист Джеймс Данн называл таргумическим переводом или цитатой–пешер.
“Пешер возникал, когда сводили воедино данность текста и данность евангельской традиции. Пожалуй, лучше всего можно проиллюстрировать данный процесс на примере Мф 27:9.
Сначала была данность текста в Книге Захарии.
11-я глава книги Захарии — текст, несомненно, мессианский: он говорит о стаде и о пастыре. Стадо — видимо, Израиль, а пастырь — сам пророк, который принимает эту роль по воле Божьей.
Пастырь высказывается повсюду от первого лица. Это, конечно, имеет мессианский смысл, что от читателей не могло укрыться.
Итак, во–первых, был мессианский отрывок.
Во–вторых, было предание об Иисусе и христианская вера в мессианство Иисуса. Сюда входило убеждение, что в Иисусе исполнились мессианские Писания.
Соответственно возникало естественное желание соединить мессианский отрывок и предание об Иисусе.
В данном случае непосредственная актуальность Захарииного пророчества для предания об Иисусе очевидна.
В Зах 11 пастырь терпит в каком-то смысле неудачу, и его отвергает стадо; упомянуты также 30 сиклей в качестве его платы/цены.
В предании об Иисусе Мессия отвергается Израилем и предается за 30 сребреников.
Более того, у Захарии пастырь бросает деньги в храме, и еврейский текст добавляет: «для горшечника». Это можно объяснить ссылкой на Книгу Иеремии с ее известными отрывками про горшечника и покупку поля как пророческий акт. В предании об Иисусе Иуда бросает 30 сребреников в храме, и те идут на покупку поля горшечника.
Точки соприкосновения Захарии/Иеремии с преданием об истории с Иудой достаточно серьезные, чтобы оправдать вывод: пророчество Захарии/Иеремии сбылось.
Остальное — дело ловкости рук: детали одного рассказа можно более или менее точно подогнать под детали другого рассказа.
В данном случае автор использует следующую технику:
приписывает некоторые действия разным лицам; пренебрегает отдельными нюансами (скажем, Иуда в цитате-пешере отсутствует — вводить его в повествование значило бы слишком все запутать); включает в Захарию кое–какие элементы из Иеремии (в результате чего образуется единое целое); оставляет некоторые детали некоррелированными («как сказал мне Господь»).
На протяжении всей Книги Захарии действующим лицом является пророк («я»); 30 сиклей составляют его плату; он бросает их в дом Господа.
У Матфея «я» превращается в «они» (священники) и «него» (Иисуса), — хотя евангелист почему-то сохраняет «мне» в конце, в результате чего возникает несообразие.
Тридцать сребреников становятся деньгами за кровь, заплаченными Иуде.
И если в первоначальном отрывке пророк бросает свою плату в доме Господа, то у Матфея священники покупают поле горшечника.
Мф 27:9, пожалуй, представляет собой самый яркий образец ветхозаветного текста, процитированный вариант которого больше обусловлен богословской интенцией новозаветного автора, чем любым из существовавших тогда переводов”.
Источник:
- Данн Дж. Д. Единство и многообразие в Новом Завете. Исследование природы первоначального христианства. М., 1997
