Аргумент к природе. Понятие о “противоестественном”
Метафора Гераклита о соотношении природы и этики проникла в межзаветную литературу, затем в книги Нового Завета.
Представление о том, что «природа» даёт образцы для поведения людей использовалось христианскими авторами II-III в. для табуирования любых форм сексуальности, за исключением необходимости зачатия детей.
Апеллируя к “природе”, отражающей замысел Творца, святые отцы IV в. часто использовали понятие о «противоестественном» сексуальном поведении.
Плохо разбираясь в физиологии животных и ботанике, они черпали вдохновение из античных описаний живой природы, а также рассуждали о том, насколько “удобны” и “приятны” формы сексуальности в мире людей.
Например, свт. Василий Великий призывал читателя убедиться, что однополый секс “даже бессловесные скоты не творят”. Ему казалось, что это неотразимый аргумент, хотя в данном случае он ошибался.
Рассуждая о совокуплении жителей Содома, свт. Иоанн Златоуст ужасался их бунту против “природы человека”. Поскольку секс между мужчинами не приводит к рождению детей, значит, “смешение содомлян было противоестественно. Смешение мужчин земли содомской делало их тела более бесплодными”.
Чтобы пристыдить мужеложников, святитель сравнивал их аморальное и позорящее мужской пол поведение с нравами бессловесных, то есть неразумных животных:
“О, вы бессмысленнейшие и бессловесных, бесстыднейшие и собак! И у тех никогда не бывает такого смешения, так как природа знает свои границы, а вы, срамя свой пол, сделали его бесчестнее существ неразумных”.
Иоанн Златоуст не уставал повторять, что содомляне “посрамили естество и попрали законы… они восстали и на самую природу”. Будучи девственником, святитель утверждал, что
“противоестественное и более неудобно, и более неприятно, так что не может быть и названо удовольствием. Ведь истинное удовольствие сообразно с природою” (Беседы на послание к Римлянам).
Иными словами, Златоуст в качестве довода приводит не собственный опыт (“не понравилось” или “мне это противно”), а исключительно гипотетический принцип “природное” vs “противоестественное”.
В какой-то момент византийские экзегеты совершенно забыли про библейский дискурс сексуальных отношений людей и ангелов (юноши-Ангелы и мужчины Содома, Сыны Божии и дочери человеческие). В итоге толкование трудных мест Библии свелось к осуждению мужеложества.
Читая послание Иуды, блаж. Феофилакт Болгарский (†1126 г.) как будто не замечал прямого указания на падших ангелов:
“и ангелов, не сохранивших первоначального состояния, но покинувших свое жилище, Он сохранил под стражею в узах вечных, во мраке, на суд великого Дня; так Содом и Гоморра и окрестные города, которые подобным образом предались блуду и пошли за плотью иною, поставлены как пример” (Иуд 1.6-7).
Экзегет видит в этом тексте только людской грех:
(апостол) “плотью иной называет мужскую природу, как не служащую такому соитию, чтобы рождать. Ибо к такому соитию способна плоть женская, а плоть мужчины, как сказал я, чужда такого соития”.
Бунт против социальных ролей
Жители позднеримской империи мыслили через категориальные пары: активное/пассивное, духовное/телесное, порядок/хаос, форма/материя, мужское/женское. Эта структурная иерархия смыслов была сформулирована Аристотелем.
В его иерархической модели
“домашние животные по своей природе стоят выше, чем дикие. Подчиняясь человеку, домашние животные приобщаются к своему благу (soterias). Мужчина по отношению к женщине по своей природе выше и властвует, женщина же находится в подчинении”.
При этом “властвование и подчинение не только необходимы, но и полезны, и прямо от рождения некоторые существа различаются [одни из них как бы предназначены] к подчинению, другие – к властвованию. Это общий закон природы, и, как таковому, ему подчинены одушевленные существа”. Этот “принцип неминуемо должен господствовать и во всем человечестве” («Политика», I, 1254b).
Отметим, что Аристотель говорил не столько о социальных ролях, сколько об онтологических принципах, аналогичных логике формы и материи.
Если мужчина (в смысле архетипического принципа) начинает действовать как «принимающее начало», станет играть роль женщины (например, в форме сексуального поведения), то это для Аристотеля логически противоречит природе вещи: то, что по природе есть активное, не может выполнять функцию пассивного.
Так Аристотель воспринимал и другие «смешения категорий»: раб, который ведёт себя как господин, или животное, которому приписывают разум, — всё это для него логические несообразности, а не просто моральные табу.
В античном обществе подростков не воспринимали как полноценных взрослых людей, поэтому для свободного мужчины считалось нормальным вступать в сексуальные отношения с юношами. Педерастия существовала именно в такой форме — между зрелым мужчиной и ещё не достигшим зрелости юношей. Когда юноша становился взрослым и половозрелым, подобные отношения прекращались, так как для мужчины было позорно подчиняться: с этого момента он сам должен был занимать господствующее положение. Та же логика объясняет, почему в древности были распространены сексуальные отношения свободных мужчин с их рабами — мужчинами или женщинами, — ведь рабы считались их собственностью и находились в подчинении.
Если в половые отношения вступали двое зрелых свободных мужчин, в античное время люди считали, что такая сексуальная связь противоестественна лишь для одного из партнеров — того, кто занимал подчиненное положение.
Указанные идеи Аристотеля о мужчине, как существе в силу своей природы властвующем и о женщине — существе, в силу своей природы подвластном, оказали влияние на ортодоксальное христианство.
Аристотелевские категории в творениях святых отцов
Святые отцы Древней Церкви жили в патриархальном обществе.
Инверсия социальных ролей (женщина в активной позиции или мужчина в пассивной) представлялась святым отцам Древней Церкви как величайшее зло.
В обществе, где порядок вещей воспринимался как отражение космического разума (т.е. Логоса), социальное неповиновение или «смена ролей» виделись как нарушение устройства мира. Отсюда и неприятие — не только гомосексуальности, но и театрализованных ролей, культа актёров-мужчин, играющих женщин: это воспринималось как подрыв природной логики.
Примечание. В Ветхом Завете примером такой инверсии ролей был социально-политический перевёртыш — захват власти мигрантами: «переселенцы, что живут среди вас, будут возноситься над вами все выше и выше, вы же будете опускаться все ниже и ниже. Они будут головой, а вы — хвостом… вы будете служить врагам. Враг наденет вам на шею железное ярмо — и уничтожит вас» (Втор 28.43-44,48).
Свт. Иоанн Златоуст считал примером “крайней порчи” когда
“мужчина, поставленный быть наставником жены, и женщина, которой повелено быть помощницею мужа, поступают друг с другом, как враги… Не только голова стала внизу, но и ноги вверху”.
А вот фрагмент, где святитель упоминает две пары аристотелевских категорий: душа/тело и господство/подчинение.
“Что грязнее, что отвратительнее того мужчины, который стал блудницею? Какое неистовство, какое безумие! Откуда вторглась эта похоть, оскорбляющая человеческую природу, наподобие врагов, а лучше сказать, настолько ужаснее врагов, насколько душа превосходнее тела?” (свт. Иоанн Златоуст).
Порой у святых отцов Древней Церкви мы встречаем прямое осуждение мужской проституции: “разве не из желания вознаграждения отроки продают красоту свою невоздержанию некоторых? А ценою песию называет то, что предлагается ему за это”. По мнению свт. Кирилла Александрийского, некоторые проституирующие юноши готовы отдаться кому угодно, будучи влекомы “пылким и необузданным сладострастием”, а вознаграждение для них не главная цель. Вот как он описывает такого блудника:
“пса удобопреклонного к нечистоте и отдающегося безразлично каждому приходящему; а ценою песию — то, что предлагается ему за это” (О поклонении и служении в Духе и Истине 3.14).
В данном случае святитель цитирует Закон Моисея:
“при исполнении обетов не вноси в Храм Господа, твоего Бога, ни заработанное продажной женщиной, ни плату за пса. Оба они мерзки Господу, твоему Богу” (Втор 23.18).
Здесь “древнееврейское слово, переведенное как «пес», означает проституирующего мужчину” (Библейский культурно-исторический комментарий). По всей видимости, в книге Второзакония подразумевается культовая проституция, направленная на обеспечение плодородия с помощью сексуального ритуала. Но свт. Кирилл Александрийский не видит религиозного подтекста и упоминает только похоть и жажду наживы.
В посланиях ап. Павла греческие термины μαλακοὶ и ἀρσενοκοῖται описывают людей, которые участвуют в акте мужеложества в пассивной и активной роли (1 Кор 6.9-10). Современные библеисты полагают, что «малакия» — это мужчина или юноша, который разрешает мужеложникам использовать себя для удовлетворения сексуальных потребностей, тогда как ἀρσενοκοῖται — активные гомосексуалы (“dominant male homosexuals” в переводе New American Standard Bible).
Эта версия подтверждается тем, что в евангелии от Матфея термин μαλακοῖς связан с мягкими одеждами царей:
“Но зачем же вы ходили? Чтобы увидеть человека, облеченного в мягкие одежды (ἐν μαλακοῖς)? Но носящие мягкие одежды (τὰ μαλακὰ) – в домах царей” (Мф 11.8).
Иными словами, μαλακοὶ — это те мужчины, которые пытаются угодить и во всем подчиниться своим любовникам, как мягкая одежда не противится телу царя.
Такой логики придерживался блаж. Феофилакт Болгарский, который называл анальный половой акт в рецептивной роли позором для мужчины:
(апостол) “малакиями называет тех, над которыми совершают постыдное” (Толкование на Первое послание к Коринфянам апостола Павла).
Впоследствии в православной традиции этот термин стал означать исключительно мастурбацию. Даже еп. Кассиан (Безобразов) в XX в. перевел μαλακοὶ как “рукоблудники” (1 Кор 6.9).
Однополый секс как Божье наказание
В Библии Бог много раз обещал в качестве наказания отнять разум у непослушных людей. В некоторых случаях Яхве угрожал буквально клиническим сумасшествием:
“Господь поразит тебя безумием и слепотой, и спутаются твои мысли… И ты сойдешь с ума от увиденного” (Втор 28.28,34).
В другой ситуации “Бог посылает им действие заблуждения для того, чтобы они поверили лжи” (2Фес 2.11).
Но у Яхве было еще два изощренных варианта унижения непослушных людей:
— заставить людей оскверняться своими же жертвоприношениями: приносить в жертву первенцев, “чтобы поняли они, что Я — Господь!” (Иез 20.24-26);
— “предать язычников страстям бесчестным”, чтобы “заменили естественные сношения противоестественным, делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение” (Рим 1.26-27).
Таким образом, мужеложество и лесбийские отношения женщин представлены в Библии не как сексуальное излишество, а в качестве Божьего наказания, как форма безумия.
В толкованиях на эти слова ап. Павла святые отцы Церкви постоянно подчеркивали, что измена Творцу была причиной последующего антиприродного поведения людей (религиозная ошибка порождает аморальное поведение).
Свт. Иоанн Златоуст, как мы уже отмечали, рассуждал в категориях природного и противоестественного:
“истинное удовольствие сообразно с природой, а когда Бог оставляет, тогда все приходит в беспорядок. И если ты спросишь: откуда такая напряженность страсти? — отвечаю: оттого, что они были оставлены Богом. А отчего произошло это Божие оставление? От беззакония оставивших Бога” (Иоанн Златоуст. Беседы на послание к Римлянам).
Преп. Ефрем Сирин (†373) толковал о “законе природы”, подчеркивая отсутствие внешних причин для смены вектора влечения:
“женщины их переменили закон природы своей и чтили (идолов). Женщины переменили законы свои на законы неправые, хотя и не были доведены до этого насилием кого-либо. Подобно и мужчины сами оставили естественное употребление женщины… возмездие за свое восстание против жен получили они в себе самих (преп. Ефрем Сирин. Толкование на послания Павла к Римлянам).
Святой использует здесь образ бунта мужчин против женщин, а также вслед за апостолом утверждает, что соитие мужчин доставляет им “возмездие”. Образ “войны полов” встречается и у свт. Иоанна Златоуста:
“Диавол, истребив эту взаимную склонность и давши ей иное направление, таким образом разделил между собою полы и, вопреки закону Божию, из одного целого сделал две части. Ведь Бог сказал: будета два в плоть едину, но диавол единую плоть разделил на две” (Иоанн Златоуст. Беседы на послание к Римлянам).
По всей видимости, под словом “возмездие” святыми отцами понимался позор от смены статуса мужчины с “господствующего” на “подчиненного”:
“студ [стыд, срам] был воздаянием” (Иоанн Златоуст).
(Язычники) “получали возмездие за отступление от Бога и идолопоклонническое заблуждение в этом самом сраме и в этом самом удовольствии, имея в нем, как противоестественном и полном нечистоты, наказание для себя” (блаж. Феофилакт Болгарский).
Блаж. Феодорит Кирский (+466 г.) тоже подчеркивал социальный аспект (постыдность) этого Божьего возмездия. По его мнению, ни один враг не решился бы настолько унизить людей, однако те сами
“возлюбили со всем усердием и сами на себя навлекли наказание, к которому не приговорил бы их ни один судия… Но поскольку отреклись Творца, то совершенно лишились Его промышления. Бог попустил им носиться, подобно неоснащенной ладье, не восхотев управлять впадшими в крайнее нечестие, которое породило и беззаконную жизнь” (Толкование на послание к Римлянам).
Блаж. Феодорит сравнивает одержимых страстью мужеложества людей с неуправляемой лодкой, влекомой течениями и ветром. Изначально капитан (т.е. Бог) прокладывал правильный курс, но впоследствии бросил руль и покинул это судно.
Свт. Иоанн Златоуст ассоциировал мужеложество с унижающим достоинство человека поведением сумасшедших:
«Особенно бесчестна безумная любовь к мужчинам, потому что душа страдает и унижается в этих грехах более, чем тело в болезнях” (свт. Иоанн Златоуст).
В качестве противопоставления он указывает на
“удовольствие, сообразное с природой, которым они могли наслаждаться с большею свободою и с большею приятностью, освободившись от стыда”.
Отметим, что Иоанн Златоуст видел проблему не в удовольствии самом по себе, а в постыдности, т.е. унижении мужчины в позиции “принимающего” и “подчиняющегося”:
“я утверждаю, что эти (мужеложники) хуже убийц, так как лучше умереть, чем жить после такого поругания… ты погубил свое существование как мужчина, ты сделал самого себя из человека не собакою, а животным более презренным, чем собака, и достоин изгнания и от мужчин и от женщин и побиения камнями”.
Позже мы увидим, как подобные слова иерархов Древней Церкви послужили основанием для форм наказания содомитов — от остракизма до смертной казни.
А еще этот святитель сравнивал мужеложество с нарушением пищевого поведения, когда человек испытывает навязчивое желание есть глину, мел, вату и др.:
“подобно тому, как многие, потерявши позыв к обыкновенной пище, нередко едят землю и мелкие камни, а другие, томясь сильною жаждою, часто пьют и грязную воду, — так и язычники вскипели этою противозаконною любовью”. “Не удивляйся тому, что они не чувствуют этого, но испытывают наслаждение: ведь и безумные и одержимые болезнью умопомешательства, много мучая самих себя и находясь в жалком положении, однако смеются и радуются своим делам, по поводу которых другие о них плачут”.
Свт. Кирилл Александрийский приводил сравнение с глазными болезнями:
“как страдающие болезнью глаз убегают от солнечных лучей и гоняются за темнотой, так и повредившие правоту своих мыслей непременно впадают в нелепые дела, распаляясь врождёнными похотями плоти” (Кирилл Александрийский. Толкование на Послание к Римлянам).
Аналогичные толкования предлагали преп. Нил Синайский (†430) и многие другие святые отцы вплоть до свт. Феофана Затворника (1894 г.):
“Сего ради — за это-то и предал их Бог соответственному унижению. Не почтили Бога, и Он предал их страстям, их бесчестящим; не послужили они Богу, Который есть по естеству Бог, и Он предал их противоестественным срамотам”.
Подведем итоги
Святые отцы Древней Церкви руководствовались логикой Аристотеля, что мужчины призваны господствовать, а женщины — подчиняться. Если два свободных мужчины вступали в сексуальную связь, то она считалась в первую очередь противоестественной для одного из них — того, кто занимал подчиненное положение.
Исходя из этой логики святые отцы называли мужеложество и лесбийские отношения женщин не проявлением любви и формой получения удовольствия, а Божьим наказанием и формой безумия, которая унижает людей и делает их хуже животных, действующих в рамках законом природы.
Стыд, позор, бунт, безумие и унижение — лишь такие термины использовали епископы Древней Церкви для описания мужеложества. Их позиция стала основой для усиливающейся гомофобии в христианской Европе для последующих столетий и до наших дней.
Эта же логика проявляется в тюремной практике изнасилования мужчин.
Сексуальное насилие над мужчинами в местах заключения часто не связано с сексуальным влечением. Это не вопрос сексуальной ориентации, а проявление деструктивной маскулинности. Это способ установить иерархию и унизить другого, сделав его «подчинённым». Насильник демонстрирует своё превосходство и контроль. Это форма пытки
В криминальных субкультурах жертва такого насилия теряет социальный статус и становится изгоем, вне круга «уважаемых» заключённых. Это инструмент социального контроля и наказания.
Представьте себе, что свт. Иоанн Златоуст рассуждает не про любовь двух мужчин, а про гомосексуальные изнасилования в тюрьмах:
Откуда вторглась эта похоть, оскорбляющая человеческую природу, наподобие врагов?
Противоестественное и более неудобно, и более неприятно, так что не может быть и названо удовольствием.
Я утверждаю, что эти (мужеложники) хуже убийц, так как лучше умереть, чем жить после такого поругания… ты погубил свое существование как мужчина, ты сделал самого себя из человека не собакою, а животным более презренным, чем собака, и достоин изгнания и от мужчин и от женщин и побиения камнями”.
Многие жертвы гомосексуального изнасилования не выдерживают такого унижения и совершают суицид.
Разве логика свт. Иоанна Златоуста не напоминает понятия пахана на зоне?
