Одной из лучших литературных иллюстраций к процессу появления и развития мифа является роман Умберто Эко «Маятник Фуко».
Будучи специалистом по семиотике и средневековой эстетике, Эко в своем романе использует религиозный миф как центральную метафору.
Название книги происходит от маятника, предназначенного для наглядной демонстрации вращения Земли вокруг своей оси. Маятник — это символ универсального порядка, неподвластного человеческим выдумкам. Он демонстрирует объективную истину мира, независимую от человеческих интерпретаций.
Этому маятнику Эко противопоставляет мифологическое мышление — стремление человека всё объяснить через скрытые связи, тайные планы и высшие замыслы.
Смысл — базовая потребность человека
У человека есть врожденная потребность в смысле — и это не философская прихоть, а фундаментальная психологическая и биологическая особенность.
Без смысла мир кажется хаотичным — это вызывает тревогу и растерянность.
Хаос страшен не потому, что он разрушает, а потому, что он не объясняется. Поэтому мы готовы поверить в любой заговор, лишь бы мир оказался спланирован.
В этом смысле религиозный миф — это способ успокоить разум. Он заменяет ужас перед случайностью «замыслом Бога» или «высшим планом».
А иначе возникает «экзистенциальная скука души».
В романе герои — Казаубон, Белбо и Диоталлеви — работают с оккультными текстами и замечают, насколько несносна людям внутренняя пустота.
С другой стороны, мы ищем смысл, потому что он связывает нас с чем-то большим, чем мы сами. Это даёт чувство принадлежности и ценности. Поэтому любой человек обязательно ищет и создаёт смыслы.
Но Эко добавляет важный штрих: когда смысл отсутствует, человек склонен придумывать его любой ценой, пусть даже он будет ложный и опасный. Он свяжет любые точки линией, даже если между ними ничего нет. В стремлении интерпретировать реальность, нашему мозгу выгоднее иметь ошибочную версию, чем не иметь никакой.
Вот почему люди способны видеть структуру или взаимосвязи в случайных и совершенно разрозненных данных, событиях, объектах и ситуациях (апофения). Например, человек может “увидеть” лицо врага в зарослях саванны или воспринимать “лицо сфинкса” на Марсе как творение рук инопланетян.
Иными словами, мозг способен «склеивать» несвязанные вещи в единую картину. Например, кто-то находит древнюю карту с непонятными символами и у него возникает потребность разгадать ее смысл.
“Его увлекала алхимия, он не переставал думать о Великом Деле, которому должны посвятить себя избранные, чтобы определить точное соотношение шести благородных металлов, изучая смысл шести букв первого имени Бога, которое Соломон сообщил своим избранникам”.
В этом романе Умберто Эко показывает, как религиозное мышление рождается не из фактов, а из потребности видеть порядок и замысел. В этом смысле истоки мифа не сверху (т.е. это не Откровение Божие), а снизу — из человеческого ужаса перед хаосом.
Человек не выдумывает миф намеренно — миф рождается из хаоса фактов, которые ум связывает в узор:
“Тот мудр, кто отбирает и сочетает проблески света, откуда бы они ни исходили”.
О мифе как игре интеллекта
Главные герои романа — издатели и интеллектуалы — играют в «конспирологическую» игру: они из случайных исторических фактов создают «План» («тайную историю человечества»), объединяющий тамплиеров, Каббалу, розенкрейцеров и т.д. Их игра превращается в новый религиозный миф: каждая случайность теперь получает сакральное значение.
“Все, что угодно, становится значимым, если разбирать в связи с другим феноменом. Связь изменяет перспективу. Заставляет думать, что любой факт в этом мире, любое имя, любое сказанное или написанное слово имеют не тот смысл, который виден, а тот, который сопряжен с Тайной. Девиз тут простой: подозревать всегда, подозревать везде. Можно читать между строк даже надпись в метро «не прислоняться»”.
«Самопорождающийся» миф
Поскольку Умберто Эко — семиотик, он показывает, что знак сам способен порождать другие знаки. Религиозный миф у него — это не рассказ, а сеть знаков, где каждый элемент указывает на другой, бесконечно. Так миф превращается в семиотическую машину: он не нуждается в “референте” (внешней реальности), чтобы жить. Эта машина производит смыслы сама по себе, вне зависимости от истины:
“Знаки знаков знаков знаков…”.
Итак, главные герои из шутки создают собственную «религию смысла» и видят, как она начинает жить и вселять веру. Так Эко показывает, что миф — самопорождающийся и самоподдерживающийся механизм.
В какой-то момент герои романа уже не контролируют свой вымысел: каждое слово, которое они добавляли, вытягивало за собой ещё десять:
“любой тезис подтверждает все остальные, зато имеется идея фикс, и все, что попадает под руку, идет в дело для ее проталкивания”.
Возникший миф живёт по собственным законам: любое новое звено «подтверждает» старое, любое несоответствие объясняется глубиной тайны. Это — точное описание работы мифа: он сам создаёт контекст, в котором становится правдой.
Миф питается верой, а не фактами
Когда герои создают «План», он изначально выдуман. Но в момент, когда в него начинают верить другие, — он становится реальностью социального типа:
“Текст рождает другие тексты, пока не забывает, что был шуткой”.
Отметим поддерживающие психологические механизмы.
Миф, как и религия, не нуждается в фактическом основании. Достаточно, чтобы его структура удовлетворяла психологическую потребность — объяснять, объединять, придавать смысл.
А еще такая игра в смысл вызывает чувство открытия. Эмоция озарения усиливает убежденность: “Мы нашли Истину”.
“Этот год стал для нас годом блаженства, шутливого извращения вселенского текста, временем совершения священного богослужения. Мы творили, и это нам доставляло удовольствие. Это был год создания Плана”.
Миф живёт, потому что удовлетворяет потребность человека в непрерывности и значении. Каждый новый элемент, добавленный к мифу, даёт чувство “ещё большего понимания”. Так миф становится эмоциональным наркотиком: он поддерживает собственную необходимость.
Когда человек находит связь, он уже не хочет её потерять. Игра становится верой.
“Мы изобрели несуществующий План, а Эти не только уверовали в него, но и убеждены, что они в Плане находились внутри, с самых давних времен, то есть они посчитали осколки своих проектов, за этапы нашего Плана, составленного в соответствии с неопровержимой логикой аналогий, сходств и подозрений. Но если стоит только выдумать План — и он осуществляется другими, значит, План как если бы действительно существовал, более того, отныне он существует”.
В какой-то момент уже невозможно различать, где одни играют, а другие начинают в это верить (это напоминает сюжет немецкого фильма “Эксперимент». В основу сюжета легли события проводившегося в 1971 году Стэнфордского тюремного эксперимента).
Миф начинает жить сам: новые люди, не знавшие исходной игры, продолжают верить в него. Он подпитывается цитатами, текстами, “свидетельствами”:
“Любой предмет должен быть прочитан как иероглиф другого предмета, и нет ничего Другого, более реального, чем План”.
Затем люди начинают действовать, исходя из мифа: совершают преступления, пишут книги, создают “доказательства”.
Так миф становится самоподдерживающимся и уже не зависит от автора — он становится автономным существом, как вирус, который живет в умах людей (Докинз называет это религиозным мемом).
Самоподдерживающийся механизм мифа
Загадочный документ изучается героями романа снова и снова, и каждому его пункту подыскиваются исторические истолкования: это якобы выполнялось розенкрейцерами, это — павликианами, иезуитами, Бэконом, здесь приложили руку асассины… Если План действительно существует, он должен объяснять всё; под этим девизом переписывается история мира,
и постепенно мысль «мы нашли План, по которому движется мир» подменяется мыслью «мир движется по нашему Плану».
Эко демонстрирует, что миф обладает внутренней обратной связью: любая попытка опровергнуть его лишь укрепляет его.
“Каждая ошибка может оказаться носительницей истины. Настоящему эзотеризму не страшны противоречия”.
Любой факт теперь трактуется через миф — даже опровержение лишь подтверждает его (по принципу “если все отрицают, значит, скрывают”):
“В вашем Плане тайны есть, да еще в нем полно противоречий. Поэтому тысячи дураков поверят в ваш план, их вера будет крепче меди”.
Миф втягивает в себя всё — факты, контраргументы, сомнения. Он сам поддерживает свою жизнеспособность, как замкнутая система веры.
Эволюцию мифа по Эко можно представить как цикл:
“Случайный факт — Осмысление — Связь с другими фактами — Появление структуры — Эмоциональное подтверждение — Вера — Самоусиление — Непроверяемость — Новый смысл”.
Когда истина становится тотальной, она перестаёт нуждаться в фактах. Миф порождает новые “знамения” — интерпретации — новые мифы.
Это замкнутый круг — самопорождающийся и самоподдерживающийся механизм веры.
Смерть автора мифа
Когда миф достигает зрелости, он “убивает” своего создателя. Иногда в буквальном смысле — герои романа становятся жертвами собственного вымысла:
“План. План существует на самом деле. Оказался правдой. Пожалуйста, не надо спорить. За мной охотятся…”.
Это символ того, что миф, однажды созданный, не принадлежит разуму, он выходит из-под контроля.
Указанный тезис можно применить и к христианству. Тот, кто был источником христианской веры — Иисус, погиб, а суть его Благой Вести была трансформирована апостолом Павлом и последующими иерархами Церкви. Нынешний князь Церкви вслед за Великим инквизитором может вполне искренне сказать историческому Иисусу:
“Это ты? ты?
— Но, не получая ответа, быстро прибавляет:
— Не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь”.
Мораль Эко
Умберто Эко не призывает уничтожить миф — он показывает, что миф неизбежен, как дыхание разума. Но он призывает понять, что это механизм, а не Откровение.
Эко обнажает структуру религии как символической системы, выросшей из метафоры. Он не оскорбляет веру, но показывает, что даже сакральное начинается с воображаемого. Только осознание этой структуры позволяет отличить религиозный символ от фанатического бреда.
Подведем итоги
Маятник Фуко — единственное в романе, что движется по физическим законам мира, а не по законам мифа. Иными словами, маятник — это образ объективной истины.
Но человек не выносит простого факта, он хочет увидеть в движении маятника «знамение». Находить смысл там, где его нет, — это естественное свойство человеческого разума.
Религиозный миф — это зеркало ума, ищущего структуру. Люди не могут вынести случайность, и поэтому придумывают замысел, план, волю Бога или тайных орденов. Миф — это наш способ не сойти с ума от бессмысленности. Не Бог открывает людям смысл, а человек создает Бога как смысл.
Писатель показывает, как религиозный симулякр рождается в результате попытки людей наделить реальность смыслом. Их интеллектуальная игра незаметно превращается в автомат смыслов. Миф сам создаёт идеологию, будучи замкнутым семиотическим процессом:
“План окутывает его со всех сторон так, как если бы действительно существовал”
Автор не высмеивает религиозную веру — он показывает её антропологическую функцию. Миф, по Эко, не нужно уничтожать, но важно понимать его природу: это язык, с помощью которого разум говорит с хаосом.
Концовка романа подводит читателя к выводу, что без критического мышления миф становится опасным конструктом, ведущим к фанатизму и безумию:
“Сумасшедшие узнаются по удивительной свободе от доказательств и по внезапным озарениям”.
Героев романа убивают за миф, который они сами придумали. Воображаемое становится реальным.
По всей видимости, роман Умберто Эко описывает не столько эволюцию универсального мифа, сколько становление самого распространенного религиозного мифа на планете — христианской религии:
“О какая чудная идея. Посмотрим: Матфей, Лука, Марк и Иоанн… Матфей довольно реалистичен, но пережимает линию мессианства. Марк – очень неплохо, но нестройно, Лука пишет лучше всех, невозможно не признать этого, у Иоанна перекос в философскую сторону… Когда ребята понимают, к чему все это привело, уже слишком поздно, Павел уже съездил в Дамаск, Плиний начал свое расследование по поручению обеспокоенного императора, легион сочинителей апокрифов делают вид, что они тоже достаточно много знают… читатель-апокриф, мой брат и мой двойник… У бедняжки [Иоанна] начинаются галлюцинации, кузнечик садится на спинку кровати – уберите саранчу, заглушите эти трубы, откуда столько крови… Что если на самом деле все было именно так?”
P.S.
Для христианской Церкви Иисус из Назарета оказался “одноразовым пророком”. Предсказанный им скорый конец света не наступил и Церкви пришлось приспосабливаться к существованию “здесь и сейчас”. Воскрешение мертвых было отсрочено и внимание христиан сместилось к загробному воздаянию.
Иными словами, исторический Иисус был апокалиптическим пророком, уникальным для своего периода, но позже его идеи оказались неподходящими для христиан, живущих в мире римской империи.
Образ Иисуса очень быстро стал обрастать мифологическими чертами, а его учение к концу I века прошло несколько этапов форматирования, превратившись в конце концов в государственную религию римской империи. Теперь христиане почитали «Христа веры» — прославленного Пантократора и 2-е Лицо Святой Троицы.
Кому-то кажется, что вера в Воскресшего и Прославленного Христа напрямую опирается на земную жизнь Иисуса. И будто христианство возникло не иначе, как через Откровение Свыше. Но в трансформациях христианской догматики нет ничего сверхъестественного — именно так зарождаются и распространяются в мире людей религиозные мемы и мифы.
