Из параллельных древневосточных текстов становится ясно, что Книга Иова рассматривает не специально израильскую, но общевосточную тему страдающего праведника. От времен начиная с III тыс. и до V в. до н.э. до нас дошли тексты, в которых «проблема Иова» рассматривается в различных формах и тематических ракурсах.
Параллелями к Книге Иова считаются следующие тексты.
1) «Человек и Бог», или «Шумерский Иов» (ок. 2000 г. до н.э.). Человек, не называемый по имени, оплакивает свое тяжкое горе, молит о спасении и, будучи услышан, в конце вновь славит Бога. Причина горя — греховность всех людей (ср. Иов 4:17-21; 9:2; 15:14-16; 25:4-6).
2) «Вавилонский Иов» (ок. XII в. до н.э.) Бог без причины оставил его, от него отвернулись все его родные и близкие (ср. Иов 19:13-22; 29-31), но в конце концов Мардук дал ему спасение из его бедственного положения.
3) «Разговор страждущего с его благочестивым другом», известный еще под названиями «Вавилонская теодицея» и «Вавилонский Экклезиаст» (ок. 1000-800 гг. до н.э.). Страждущий праведник оплакивает несправедливость мира, а его друг, которого можно сравнить с друзьями Иова, указывает в ответ на недоступный пониманию людей миропорядок, которого пожелал Бог (ср. Иов 11:7-9), и призывает страдальца смиренно обратиться к Богу.
4) В египетской литературе указывают в качестве параллели на жанр диалога-спора (папирус Анастази I, кон. XIII в. до н.э.), а кроме того, на т.н. «литературу разбирательств», возникшую после крушения Древнего царства в конце III тыс. до н.э.: «Жалоба крестьянина», «Разговор уставшего от жизни со своей душой», «Наставления ИпуВера».
5) В греческой литературе указывают на рассмотрение темы человеческого горя у трагиков, например, на «Прометея» и «Персов» Эсхила (525-456 гг. до н.э.), а кроме того, на драмы Еврипида (ок. 480-406 гг. до н.э.).
Автор древнейшей версии рассказа об Иове мог использовать для обработки своей темы народную легенду. Наиболее раннее указание на такую легенду мы находим в Иез 14:12-23:
“даже если бы в такой стране жили Ной, Даниил и Иов, то праведностью своей они смогли бы спасти лишь самих себя, — говорит Господь”.
Орфография имени Даниила у прор. Иезекииля в отличие от его написания в Книге пророка Даниила, древность и чужеземный контекст сближают Даниила с персонажем угаритской мифологической поэмы XIV в. до н.э. «Об Акхите, праведном царе Даниилу», который
«решал по праву дело вдовы, разбирал по закону тяжбу сироты».
В эпосе Даниилу предстает как один из угаритских царей и «человек Рефы», т.е. принадлежит к племени «Рефаимов». Наименование «Рефаимы» (в Быт 14. 5 — «тени мертвых») по мнению некоторых исследователей, может быть указанием на мифологичность персонажа эпоса.
Становление текста книги Иова
Древнейшее ядро книги представлено обрамляющим рассказом, написанным прозой (1-2; 42.7-17). Позже в повествование были добавлены диалоги в формате поэтического текста (3-27; 29-31; 38-42.6). В этих частях книги отличается использование имен Божиих.
В обрамляющем рассказе Иов изображен как «шейх» кочевого племени (1.3; 42.12), а в диалогической части это занимающий высокое социальное положение горожанин. В обрамляющем рассказе Иов принимает свои страдания с покорностью Богу («Иов-страдалец»), в диалогической части он возмущается и требует Бога к ответу («Иов-мятежник»).
Речи Элиу были добавлены еще позже.
Наряду с языковыми и стилистическими наблюдениями, об этом свидетельствуют два аргумента:
- Элиу в отличие от трех других друзей не упоминается в обрамляющем рассказе.
- Речи Элиу разрывают связь между обращением Иова к Богу (31.35) и ответом Бога (38.1).
Песнь о премудрости (28 гл.) формально относится к речи, которую Иов начинает в 27:1, но содержательные и формальные признаки говорят за то, что песнь должна рассматриваться как позднейшее дополнение. Кто-то вставил ее в речь Иова, которая возобновляется затем в 29.1.
Две речи Бога относятся к упрекам Иова.
Первая отвечает на упрек Иова, что земля представляет собой хаос, ссылкой на Бога-Творца (38.4-38) и изображением «Повелителя зверей» (38.39-39.30), доказывающими, что в мире существует порядок, хотя в нем действуют и силы хаоса.
Вторая речь Бога касается упрека, особенно ярко выраженного в 9.24 и состоящего в том, что земля предана в руки преступника; ответ на этот упрек — в доказательстве справедливости Яхве, который постоянно ведет борьбу против нечестивцев (40.9-14) и олицетворяющих зло фигур бегемота и левиафана (40.15-41.26). Природа здесь изображена как творение Яхве. Она содержит элементы хаоса, но представляет собой не полный хаос, а такой, который все снова укрощается Творцом. Порядок, который все снова отвоевывается у хаоса, не может быть наведен человеком (Иовом), не может он быть и понят им в полной мере; этот порядок чудесен, ужасен и возвышен одновременно.
Будучи поставлен на место божественной речью, Иов сознается, что говорит, не понимая вещей, о которых говорил, ибо они слишком высоки и чудесны для него (42.3-6).
Богословие книги Иова
Есть две точки зрения на богословские проблемы книги Иова:
- Как правильно вести себя человеку, когда он страдает,
- Причина и цель страдания.
В обрамляющем рассказе представлено правильное поведение страдающего человека: Иов принимает страдания в покорности Богу. Из уст Иова не исходит слов возмущения и жалобы (1.22). Он принимает страдание, не спрашивая Бога «почему» и «зачем» (1.21а). В глубочайшем несчастье он совершает предписываемый традицией обряд траура (1.20) и прославляет Яхве (1.21b).
Диалогическая часть начинается большой жалобой Иова (3), усиливающейся впоследствии и доходящей до обвинения самого Бога (9.14-35). Он отказывается занять позицию покорного Богу страдальца (6.1-13; 7.11; 10.1). Поскольку эпилог рассматривает «речь о Боге» Иова как «верную» и отвергает речи друзей (42:7), то, очевидно, жалоба в страдании признается автором Книги Иова легитимным поведением.
Таким образом, во встрече с Яхве (42.5) он возвращается, пройдя через жалобы, к той позиции молчаливого принятия (40.4), которая была представлена в качестве образцовой еще в прологе. Это означает, что Иов-«страдалец» и Иов-«мятежник» ближе другу другу, чем может показаться поначалу.
Друзья Иова представляют богословие мудрости, могущее опираться на широкий консенсус ветхозаветных традиций
Общее ветхозаветное правило таково: послушные Богу иудеи будут наслаждаться благоденствием и долголетием, а грешники будут прокляты Господом, их постигнут болезни страдания и смерть.
“Если ты будешь слушаться Господа, твоего Бога, благословен ты будешь в городе и благословен в поле. Благословенно будет твое потомство, и урожай твоей земли, и приплод твоего скота — приплод коров, приплод овец и коз” (Втор 28.2-4).
И наоборот, если иудей не станет слушаться Господа, не будет строго соблюдать и исполнять все Его повеления и предписания, то его ждет справедливое возмездие:
“твои овцы и козы достанутся врагам твоим… Господь поразит тебя египетскими нарывами, опухолями, паршой и чесоткой, страшными нарывами на коленях и голенях, и ты не сможешь излечиться; они покроют тебя от пят до макушки… У вас родятся сыновья и дочери, но они не останутся с вами (Втор 28.27,31,35,41).
Такое же учение о справедливом возмездии отражено и в Псалтири:
“Господом утверждаются стопы такого человека, и Он благоволит к пути его: когда он будет падать, не упадет, ибо Господь поддерживает его за руку. Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба. Уклоняйся от зла, и делай добро, и будешь жить вовек: ибо Господь любит правду и не оставляет святых Своих; вовек сохранятся они; и потомство нечестивых истребится” (Пс 36:23-28).
Друзья Иова знают только такую концепцию воздаяния и подозревают Иова в совершении тайных грехов.
В речах друзей вырисовываются в общей сложности четыре ответа на вопрос о причине и цели страдания: страдание — следствие греха (Иов 36.10), человек страдает по своей природе, это следствие ее тварности (4.17-21; 5.7; 15.14-16), страдание есть форма божественного воспитания (5.17-18), страдание — испытание праведника (36.21).
В конце концов они сдаются, потому что их богословие является выражением человеческой безучастности и, более того, циничного презрения к человеку. Так, именно они помрачают лик Того, кого сами так усердно стараются защитить своим богословием от обвинений со стороны Иова.
Иову в его страдании открывается новое видение земной жизни — он замечает, что часто закон Божественной справедливости нарушается: праведники страдают, а грешники благоденствуют (Иов 9. 22-24; 12. 6). В речах Иова друзья усматривают бунт против Бога и всеми силами вопреки очевидности доказывают обратное — неизбежность наказания грешников и обязательное благоденствие праведников еще в земной жизни.
При этом праведность становится средством достижения земного благоденствия и, следовательно, само стяжание добродетелей корыстно.
Такой подход прекрасно иллюстрирует анекдотический случай из ПСТГУ:
“Выхожу с экзамена.
— Сдал?
— Нет.
— А ты акафист читал?
— Читал.
— А почему не сдал?”
Это и пытается доказать диавол, предлагая Богу испытать Иова, а друзья Иова, т.о., становятся своего рода «адвокатами диавола».
Бог так и не дал Иову ответа на вопрос о смысле страдания, но само Его явление, видимо, привело Иова к примирению с Ним.
Барт Эрман так резюмирует развязку книги:
когда на страстные и отчаянные стенания Иова из бури звучит божественная отповедь, в ней нет никакого ответа на вопрос, за что так жестоко и незаслуженно расплачивается Иов. Бог не объясняет страдания Иова. Он просто декларирует, что ему, Всевышнему, такие вопросы не задают. Он не говорит, что за Иовом водятся грехи, которых тот не увидел. Он не говорит, что Иов страдает не из-за Бога, а из-за других людей (или демонов), которые так плохо поступили с ним. Он не объясняет, что посредством тяжких испытаний испытывалась крепость его веры. Его единственный ответ гласит: простые смертные не смеют задавать вопросы Всевышнему, и сами попытки получить ответ и докопаться до истины, само желание что-то понять оскорбляют Божественное Величие. Нельзя задавать Богу вопросы и нельзя доискиваться причин. Любой, кто осмелится бросить Богу вызов, будет на месте размазан и втоптан в грязь при одном появлении Всемогущего. Объяснение страданий заключается в том, что нет никакого объяснения и нам не позволено его искать. Проблема Иова в том, что он рассчитывает на адекватную реакцию Бога, на разумное объяснение положения дел, но Бог ему в этом отказывает. С чего это он должен отвечать на чьи-то вопросы? Он, как-никак, Бог. А кто мы такие, простые смертные, чтобы спрашивать его о чём-то?
Современные библеисты утверждают, что в книге нет ясного учения о посмертном существовании. В книге есть множество высказываний о том, что после смерти все будут пребывать в шеоле, не испытывая ни радости, ни страданий, ничего не зная о земных событиях (Иов 14. 21, 22; 21. 23-26; 24. 21-25).
Иов 14:7-22 отвергает появившееся, возможно, незадолго до того представление о жизни человека после смерти и занимает в этом вопросе ту же самую «протосаддукейскую» позицию, что и Экклезиаст (3:16-22; 9:5-6).
Важно упомянуть и описание сатаны в этой книге
В отличие от суеверных христиан, которые во всем винят вездесущего диалова (“Я не виноват! Меня черт попутал!), Иов вообще не упоминает виновника своих страданий — сатану.
В книге Иова «сатана» представляет собой небесное существо, враждебное человеку, но еще не употребляется в значении имени собственного, как это видно в 1 Пар 21.1. В этом рассказ про Иова сходится с послепленной книгой пророка Захарии (Зах 3.1).
Значение перевода 72-толковников (Септуагинты)
Для христианской Церкви Септуагинта имеет особое значение. Во-первых этот перевод еврейской Библии был признан богодухновенным, а во-вторых, именно его использовали апостолы и святые отцы Древней Церкви, несправедливо полагая, что масоретский текст испорчен иудеями.
Книга Иова в составе LXX содержит отклонения от оригинального текста. Возникшая в конце II — начале I в. до н.э. самая ранняя версия LXX была приблизительно на 1/6 короче, чем масоретский текст. Во многих местах LXX является скорее парафразом, чем буквальным переводом еврейского текста. Исследователи считают, что эти отклонения определены не только трудностями перевода, но и богословской позицией переводчиков.
Помимо пропусков в переводе LXX есть и вставки. Судя по всему, переводчики пользовались оригиналом, отличавшимся от того, который лег в основу масоретского текста.
Важно отметить, что кумранские рукописи книги Иова сделаны с текста, очень близкого к масоретскому тексту.
Это арамейские версии (таргумы) книги Иова — 4Q157 и 11Q10, а также древнееврейский текст 4Q101 (Paleo-Jobc).
Исследователи выделяют ряд богословских особенностей греческого перевода. Богословски трудные, неподобающие описания Бога (Иов 10. 13; 12. 6; 21. 22; 22. 2; 23. 15; 24. 12; 27. 2; 30. 20-23) и дерзкого обращения человека к Богу смягчаются (1. 5; 5. 8; 22. 17; 31. 35-37; 40. 
и подчеркивается совершенство Бога (7. 20; 12. 6; 21. 9; 32. 2; 33. 23-24, 26).
В LXX очевидно стремление к смягчению или к замене антропоморфизмов (Иов 4. 9; 6. 9; 9. 14-15; 10. 4; 13. 3, 9, 22; 14. 3).
Наряду с уточнением текста («ликование утренних звезд» в Иов 38. 7 становится «рождением звезд») очевидно и его мифологическое приукрашение. Примером влияния греческой мифологии считают перевод Иов 42.14: еврейское имя 3-й дочери Иова, родившейся после его испытания, Керенгаппух, букв. — «рожок с притираниями», заменено в LXX именем ᾿Αμαλτείας κέρας — «Амалтеев рог», т. е. «рог изобилия».
В греческой мифологии Амалтея — коза, вскормившая своим молоком младенца Зевса, когда его мать богиня Рея скрывала младенца от его отца Кроноса. За это Зевс превратил один рог Амалтеи в «рог изобилия», дававший его обладателю все, что тот пожелает.
По сравнению с еврейским текстом в LXX очевидно стремление подчеркнуть существование в книге надежды на воскресение мертвых (Иов 3. 21; 4. 20; 5. 11; 6. 10; 7. 9; 14. 14; 22; 40. 1).
Из масоретского текста невозможно сделать вывод о вере участников диалогов в загробную жизнь:
“человек умирает безвозвратно, погибнет — и не будет его больше… человек — ляжет и не встанет” (14. 7-14; в LXX речь изменена, чтобы подчеркнуть веру в воскресение). В «биографической» приписке это ясно выражено: «…написано, что он (Иов) опять восстанет с теми, коих воскресит Господь» (42.17a).
Тем самым открывается возможность увидеть в Иове уже не спорящего с Богом, но страдальца, который терпеливо переносит несчастья и надеется на посмертное вознаграждение.
Такое толкование, как и родословие Иова от Исава, его брак с аравитянкой и его отождествление с Иовавом из Быт 36. 33, т. е. создание образа Иова, богобоязненного язычника, жившего задолго до принятия законов Моисея, повлияло не только на раввинистических, но и на раннехристианских толкователей, которые использовали образ Иова именно из LXX, а не из еврейской Библии.
Упоминание Иова в Послании Иакова ясно показывает, что уже в это время образ восстающего против Бога Иова забыт и уступил место представлению о нем как о страждущем праведнике, которое в дальнейшем получает нравственное и типологическое толкование, а само терпение Иова связывается с христианской надеждой на воскресение мертвых.
В православном богословии слова Иова:
«А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога» (19. 25-26)
— рассматриваются как пророчество о грядущем всеобщем воскресении и о явлении Спасителя.
Современный перевод этого отрывка несет совсем иной смысл:
“Я же знаю, что жив мой Заступник, Он — Последний — встанет над прахом! Даже когда спадет с меня кожа, лишаясь плоти, я увижу Бога. Я своими глазами Его увижу, не кто–то другой — я сам! Пусть даже остановится мое сердце”.
Например, сщмч. Климент, еп. Римский, для которого свидетельства воскресения мертвых в Св. Писании были очень важны, ссылается и на книгу Иова. В свободном переводе, основанном на Иов 19. 26 LXX, он пишет:
«Так же Иов говорит: и Ты воскресишь эту плоть мою, которая терпит все это» (Прем 12.12; 11.22 (Clem. Rom. Ep. I ad Cor. 26. 3)).
В LXX помимо Иов 42. 17 есть и другие дополнения, существенно повлиявшие на развитие позднейшей традиции: о роли жены Иова в его истории (Иов 2. 7-9, 11), об Иове, покрытом червями и сидящем на навозной куче вне города (в евр. тексте он сидит в пепле и не уточняется, в городе или за его пределами), указание на то, что его утешители были царями.
В еврейском тексте друзья Иова говорят о страдании как о воздаянии за грех. В LXX друзья утверждают, что наказание и воздаяние действительно должны соответствовать греху и добродетели человека, но это произойдет только в будущем (в речи Елифаза — Иов 5.4 LXX).
Особенности Септуагинты повлияли и на создание славянского перевода Библии.
По мнению Юнгерова, в целом славянский перевод книги Иова отличается крайней неясностью, которая обусловлена стремлением славянских переводчиков к «копиизму» греческого текста.
Так, стих 39. 13 “крило веселящихся нееласса, аще зачнетъ асида и несса” является буквальной копией греческого текста в переводе Феодотиона (πτέρυξ τεπομένων νεελασα, ἐὰν συλλάβηι ασίδα κα νέεσσα), где еврейские термины оставлены без перевода и обозначены греческими буквами. В переводе LXX указанный отрывок 39. 13-18 опущен, вероятно, по причине неясности еврейского текста. Синодальный перевод 39. 13 («Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу?»), по мнению М.И. Рижского, произволен. В современном переводе РБО всё понятно:
“Радостно хлопает крыльями страус: крылья малы — но какие перья!”
По понятным причинам православные христиане в настоящее время слышат по время богослужения бессмысленные и забавные славянские чтения из книги Иова про “веселящихся нееласса”.
Подведем итоги
Скорее всего, Книга Иова была написана в V-II вв. до н.э.
Иов — легендарный персонаж древности. Некоторые раввины считали, что Иов не историческая фигура, но персонаж притчи, подобный богатому человеку из притчи о Нафане из 2 Цар 12. Повествование об Иове можно назвать притчей («машал»).
Традиционное иудейское и христианское понимание Книги Иова основывается прежде всего на обрамляющем рассказе, в котором Иов представлен читателю как набожный страдалец и, в таком качестве, как пример для подражания.
Текстологические проблемы и ошибки перевода книги Иова на древнегреческий язык в очередной раз ставят вопрос о трансляции ветхозаветных идей и концепций в христианскую среду.
Как и в случае “пророчества” о девстве Матери Иисуса в книге Исайи, греческий перевод книги Иова стал восприниматься как провозвестие о воскресении умерших. Это серьезным образом подрывает убеждение святых отцов в богодухновенности Септуагинты.
История Иова поставила под сомнение концепцию непрестанного вмешательства Яхве в земные дела для сохранения праведников и наказания грешников. Автор книги Иова противостоял простой, но не работающей концепции божественного воздаяния, отраженной в книге Второзакония и Псалтири.
Следующей попыткой найти ответ на вопрос о несправедливых страданий стала книга Экклесиаста, где земные процессы описаны как случайные и произвольные:
“Со всеми — одно: одно и то же случается с праведником и со злодеем, с добрым и чистым и с нечистым, с жертвующим и с не приносящим жертвы, с добрым и с грешным, с клянущимся и с тем, кто боится клясться. Это зло — повсюду под солнцем: со всеми случается одно. Сердце человека полно зла и безумия при жизни, а после уходит он к мертвым… Я видел под солнцем, что бег — не для быстрых, война — не для могучих, хлеб — не для мудрецов, богатство — не для разумных и не для знающих — милости. Каждому — свой срок и судьба” (Еккл 9:2,3,11).
Казалось бы, новые откровения должны были преодолеть тенденцию демонизации страдающего человека (болеешь, значит, сам виноват!). Однако, по словам Доминика Кроссана,
“книга Иова стала лишь «лежачим полицейским» на автостраде Второзакония. Никакие последствия человеческих поступков, никакие нелепые несчастные случаи, никакие природные катастрофы не могут заставить многих верующих, да и неверующих, отказаться от мысли, что бедствия посылаются за грехи. А ведь это не только искажает теологию, но и бесчестит Бога!”.
P.S. По словам Барта Эрмана,
«для многих читателей окончание книги Иова несет большой смысл — за исключением одного важного аспекта. После того, как Иов выдержал испытание и остался верен Богу, Господь награждает его, даруя ему вдвое больше того, что тот имел ранее, — вдвое больше овец, ослов и быков. И он возмещает ему потерю семерых сыновей и трех дочерей, заменяя их новыми.
Но подождите секунду! Это не лишено смысла, когда дело касается домашнего скота, — можно также преумножить земли. Но можно ли заменить человеку детей? Если вы теряете ребенка, будет ли вам легче от появления нового? Означает ли это, что Бог может разрешить Сатане убить десять детей и расплатиться за это с Иовом, попросту заменив их на новых («Не волнуйся: это просто была проверка!»)?
Для многих читателей это наиболее волнующий из всего Писания вопрос».
Литература
- Аверинцев С. С. Евангелия от Матфея, от Марка, от Луки; Книга Иова; Псалмы Давидовы: Переводы. К., 2004;
- Аверинцев С. С. Литература ВЗ // АиО. 2005. № 2(43). С. 29-60;
- Барт Д.Эрман. Библия. Историческое и литературное введение в Священное Писание. – М., 2015
- Введение в Ветхий Завет / Под ред. Эриха Ценгера (Серия «Современная библеистика»). — М.: Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2008. С. 439-454
- Кроссан Джон Доминик. Библия. Ужас и надежда главных тем священной книги. – М.: Эксмо, 2015
- Рижский М.И. Книга Иова: Из истории библейского текста. — Новосибирск, 1991
- Скобелев М.А. Иова книга / Православная энциклопедия. Т 25. — М., 2015. С. 322
- Юнгеров П.А. Учение ВЗ о бессмертии души и загробной жизни. К., 2006
