Об Иисусе остались лишь воспоминания. Первые письменные рассказы об Иисусе появились спустя 40-50 лет после его смерти. До этого существовали лишь устные предания, которые неизбежно искажали реальные исторические факты. Попробуем разобраться, насколько можно доверять евангелиям как историческим источникам о жизни и деяниях Иисуса.
Для начала рассмотрим два взгляда на евангелия: один — ведущего источниковеда-библеиста Барта Эрмана, второй — апологета РПЦ Илариона (Алфеева), претендующего на научный статус своих сочинений.
Тезисы митрополита я нашел в его книге «Иисус Христос. Жизнь и учение» (Начало Евангелия). Здесь митрополит Иларион выражает свое сожаление о том, что Иисус лично не написал ни строчки:
«неужели Он не мог найти несколько дней или даже часов, чтобы хоть что-нибудь начертать для передачи потомкам в качестве вещественного доказательства Своего пребывания на этой земле? … Тем не менее Он не оставил такого клочка. Не мог или не хотел? Очевидно, не хотел, коль скоро пользовался лишь одним способом общения — устной проповедью».
Митрополит Иларион обходит молчанием самую вероятную причину отсутствия посланий Иисуса: он просто не умел писать.
Эрман поясняет: «Мы располагаем некоторыми сведениями о том, как жилось бедным крестьянам из сельских районов Палестины в I веке н. э. Ясно, что люди, ведущие такую жизнь, почти наверняка были неграмотными. Сам Иисус — редкое исключение, поскольку он умел читать (Лк 4:16–20), но нет никаких подтверждений тому, что он также умел писать. В древности это были два совершенно разных навыка, многие люди, умевшие читать, не были обучены письму.
Сколько людей умели читать? Неграмотность была широко распространена по всей территории Римской империи. В лучшие времена приблизительно грамотными можно было считать от силы 10% населения. Эти 10% принадлежали к праздным классам — были состоятельными людьми, имели время и деньги для получения образования (рабов и слуг обучали чтению, чтобы в дальнейшем они могли служить хозяевам в различных сферах деятельности). Все прочие работали с малых лет и не могли позволить себе получить образование: на это у них не было ни времени, ни денег».
Иисус не поручал своим ученикам писать библейские книги.
Их задачей было личное посещение иудейских поселений с проповедью Благой вести:
«истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как приидет Сын Человеческий» (Мф 10.23).
Апостол Павел также подтверждает, что апостолы из числа Двенадцати проповедовали только иудеям:
«мне вверена Богом Радостная Весть для язычников в той же мере, как Петру — для евреев… Иаков, Кифа и Иоанн, эти столпы, протянули мне и Варнаве руку в знак того, что мы делаем общее дело, и согласились, что мы пойдем к язычникам, а они к евреям» (Гал 2.7-9).
Эти апостолы
«были бедными и неграмотными крестьянами, а разговаривали на арамейском языке, родном языке Иисуса. Евангелия же принадлежат перу очень образованных христиан, для которых родным языком был греческий и которые писали через 40–65 лет после Иисуса. Стало быть, предания передавались десятилетиями, и не только среди учеников, якобы заучивших слова и дела Иисуса, но и среди самых разных людей, большей частью не знакомых ни с очевидцами событий, ни со знакомыми очевидцев».
Сколько же церквей было основано очевидцами? Была ли такой церковь в Филиппах? Фессалониках? Эфесе? Листре? Дербе? Крите? Антиохии? Тарсе? Судя по всему, ни одна из вышеперечисленных церквей не была основана очевидцами служения Иисуса (во всяком случае, если верить Новому Завету).
Но как они возникли?
В некоторых случаях мы можем быть относительно уверены: ряд церквей был основан Павлом (например, в Филиппах и Фессалониках). Остальные были основаны другими миссионерами, которые не известны нам по имени и не были очевидцами жизни Иисуса.
Истории об Иисусе большей частью рассказывали люди, которые никогда в жизни не бывали в Палестине, не знали ее языка и ни одного ее жителя (и уж тем более ни одного жителя, видевшего Иисуса).
Более того, по признанию Павла, его фактически не интересовал «исторический Иисус»:
«отныне мы никого не знаем по плоти. Если мы и знали Христа по плоти, то теперь уже не знаем» (2 Кор 5.16).
Основу проповеди Павла составляла весть не о чудесах и речениях Иисуса, а о смерти и воскресении Мессии.
Он «решил не знать ничего, кроме Иисуса Христа, и притом распятого» (1 Кор 2.2).
Отметим, что Павел был уникальным апостолом. Он входил в число образованных людей римской империи, чего не скажешь относительно учеников Иисуса.
Ни в евангелиях, ни в Деяниях нет никаких намеков на то, что последователи Иисуса умели читать, а тем более писать. Напротив, в Деяниях Петр и Иоанн названы «людьми некнижными» (ἀγράμματοί εἰσιν καὶ ἰδιῶται Деян 4.13) — в древности это означало неграмотность. Будучи иудеями из Галилеи, последователи Иисуса, подобно ему самому, владели арамейским языком. Они жили в деревне, потому вряд ли знали греческий, а если и знали, то лишь в самой примитивной форме, так как все время проводили в кругу других неграмотных крестьян, говоривших по-арамейски, и пытались хоть как-нибудь добыть пропитание.
А кем были авторы евангелий? Несмотря на то, что их истинные имена неизвестны, некоторые выводы можно сделать на основании написанных ими книг. При этом сразу видны их отличия от учеников Иисуса.
Авторы евангелий — высокообразованные, владеющие греческим языком христиане, вероятно, жившие за пределами Палестины. Их образованность и владение греческим очевидны.
Итак, через 40–65 лет после распятия Иисуса появились книги, написанные знатоками древнегреческого языка, обильно цитировавшими Септуагинту (перевод 70-ти толковников на древнегреческий язык).
Барт Эрман пришел к выводу, что
«ни одно из евангелий не написали последователи Иисуса, которые были бедными, говорящими по-арамейски жителями Галилеи, а не прекрасно образованными, знающими греческий язык христианами последующих поколений».
Учитывая, что все книги Нового Завета написаны на древнегреческом языке, следует признать, что обозначенная проблема касается посланий Иакова и Иуды, а также двух посланий Петра, которые при этом сильно отличаются друг от друга. Считается, что Иаков и Иуда — братья Иисуса, следовательно, они выросли в Назарете, число жителей которого насчитывало 300-400 человек. Петр был рыбаком из Капернаума — маленького галилейского городка (Лк 4.38). У него не было достаточно денег для изучения греческого языка и штудирования Септуагинты (Деян 3.6).
Всё это ставит вопросы о том, как рассказы об Иисусе транслировались на протяжении десятилетий до момента составления канонических евангелий. Первыми рассказчиками были люди, которые видели дела и слышали слова Иисуса. Но как до возникновения письменных евангелий передавалась «память» об Иисусе (подчас искаженная) – теми, кто реально знал Иисуса, и теми, кто спустя годы и десятилетия пересказывал истории о нем?
Это был таинственный период устной передачи, когда рассказы распространялись далеко не только очевидцами. Допустим, верующий узнавал об Иисусе от знакомого, тот – от кузена, кузен – от соседа, сосед – от делового партнера, а деловой партнер – от матери, которая лет пятнадцать назад слушала рассказы очевидца. Подобные ситуации возникали все чаще.
Как такие люди – в конце длинного периода передачи – рассказывали об Иисусе? Сколь хорошо они помнили то, что услышали от собеседников (которые и сами получили информацию из третьих-четвертых рук)? Сколь точно воспроизводили услышанное?
Митрополит Иларион признает, что
«устная проповедь сопряжена с неизбежными рисками: слова проповедника могут быть быстро забыты, а могут быть неправильно переданы или ошибочно истолкованы. Удалось ли Иисусу избежать этих рисков? Насколько полно Его ученики передали нам то, что слышали от Него? И насколько достоверны их повествования о Его деяниях?».
При этом спикер РПЦ уверен, что рассказы апостолов дословно заучивались и точно передавались дальше. Он воспроизводит малоубедительную версию Ричарда Бокэма, что в устных культурах память способна хранить огромные массивы информации.
«В наше время люди, как правило, не способны в точности воспроизвести то, что они восприняли на слух: в лучшем случае человек может пересказать то, что слышал, близко к тексту. Большинство из нас привыкло к письменному тексту, и, чтобы запомнить услышанное, мы должны это записать в блокнот, ноутбук или айфон. В древнем мире существовала совершенно иная культура восприятия устного слова. Большинство людей не умело читать, и все книги, в том числе Священное Писание, воспринимались на слух. Те иудеи, к которым Иисус обращался в синагогах после прочтения отрывка из Писания, в большинстве своем были неграмотными. При этом они могли знать наизусть значительные фрагменты текста или даже целые библейские книги.
Первоначально те изречения Иисуса и рассказы из Его жизни, которые потом легли в основу письменного текста Евангелий, распространялись в устной форме. Но мы можем предположить, что по крайней мере в отношении изречений это была вербально фиксированная форма, которая при передаче воспроизводилась более или менее дословно».
К сожалению, митрополит не указывает, на чем основаны его предположения о дословном цитировании слов апостолов.
Барт Эрман обратился к исследованиям специалистов в сфере психологии, социологии и антропологии и в результате написал целую книгу, в которой убедительно опровергает озвученный миф. В своей книге «Иисус до Евангелий» Эрман пишет следующее:
«я часто слышал – не от специалистов по памяти, а обычно от студентов, также услышавших это с чужих слов, – что наша память хуже, чем у древних, ибо мы живем в письменной культуре. В устных же культурах люди обладали более крепкой памятью, ибо иначе было невозможно. Ведь они не могли передать информацию с помощью письменных текстов.
Этот вопрос чрезвычайно важен для понимания преданий об Иисусе, которые распространялись из уст в уста в течение 40–65 лет между его смертью и евангелиями. Если люди, жившие в устных культурах, в силу естественного порядка вещей или особых усилий, не искажали истории при передаче от человека к человеку и от поколения к поколению, то датировка евангелий – спустя десятилетия после Иисуса – не дает лишний повод считать, что евангелия могут включать видоизмененные, доработанные и придуманные предания (да еще, возможно, в немалом количестве). Согласно данной теории, предания точно сохранялись и неграмотными людьми. А значит, мы можем положиться на евангельские рассказы.
Но так ли это?
Прежде всего, это противоречило бы биологии. Нейронные структуры мозга у галилеянина I века мало отличались от таковых у нынешнего жителя Нью-Джерси. Как отмечает Ян Вансина, специалист по культурной антропологии,
«до сих пор не найдено доказательств, что между разным расами есть врожденная разница в интеллектуальных способностях».
Консенсус антропологов и историков культуры отличается от расхожего мнения об устных культурах. Как указывает Дэвид Хениги, специалист по устной словесности, представители устных культур
«обычно забывают не меньше, чем другие люди».
В устных культурах предания не остаются неизменными, а снова и снова подвергаются обширным изменениям.
Профессор славянской литературы и сравнительного литературоведения в Гарварде Альберт Лорд написал книгу об устной эпической поэзии «Певец сказаний». Это чрезвычайно важная книга. Ее нельзя обойти стороной тем, кто интересуется сохранением преданий в устных культурах.
Лорд убедительно доказал тезис, который неоднократно подтверждался последующими исследователями: в устных культурах предание понимают иначе, чем в письменных.
Для большинства из нас «точный» пересказ истории, поэмы или речения – это пересказ, аккуратно дублирующий услышанное. Здесь существенно, что у нас есть способы удостовериться в точности воспроизведения.
В устных культурах нет таких способов. Можно лишь попытаться вспомнить, насколько услышанное следует прежней версии. При этом абсолютная идентичность – с дословным воспроизведением – не требуется. Об этом стали заботиться лишь в письменных культурах, когда возникла возможность проверки. А в устных культурах даже не ставили такой задачи. Более того, было важно актуализировать предание для нового контекста. И это неизбежно подразумевало модификации. Каждый раз. Поскольку сказитель всякий раз вносит коррективы, он по сути всякий раз создает песню заново. Стало быть, в устной словесности нет такой вещи, как «первоначальная» версия истории, поэмы или речения. Ибо каждое исполнение отличается от остальных.
В какой степени разные версии одной и той же песни могут отличаться друг от друга?
Социальный антрополог Джек Гуди отмечает: когда Милмэн Пэрри познакомился с певцом по имени Авдо, то записал под диктовку длинную песнь под названием «Свадьба Смайлагии». В ней было 12 323 строк. Через несколько лет Альберт Лорд, познакомившись с Авдо, записал «ту же» песнь. На сей раз она содержала 8 488 строк. Пэрри и сам обратил внимание на этот феномен. Однажды Авдо спел при нем песнь другого певца, некоего Мумина. И не просто спел: он настаивал на том, что песнь – та же самая. Но версия Авдо была почти в три раза длиннее.
Профессор социальной антропологии в Кембриджском университете Джек Гуди в своих публикациях подчеркивает:
без письменного текста невозможно удостовериться, одинаковы ли (в нашем смысле) две версии одной и той же традиции. Когда нет письма (или магнитофонов, видеомагнитофонов и других способов электронной записи), невозможно толком сопоставить версии. Остается лишь послушать сначала одну версию, затем – другую, и попытаться понять, одинаковы ли они.
В своей известной книге «Приручение дикого ума» Гуди описывает антропологические исследования в северной Гане (Западная Африка). Там он изучал народ лодагаа. Это племенное общество было полностью устным. У лодагаа был космологический миф о том, как появились люди и как они стали заниматься земледелием, охотой, ковкой металлов и изготовлением пива.
Сами лодагаа иногда отвечали, что существует лишь одна правильная версия мифа. Но ведь это не так! Когда зачитывался миф, в него постоянно вносились новые элементы, другие же отрывки менялись или устранялись. Как резюмирует Гуди:
«Перед нами процесс сочинения, который…порождает целый ряд – даже бесчисленный ряд – вариантов».
Гуди продемонстрировал данный феномен на разных версиях мифа. Оказалось, что некоторые элементы, важные для этого мифа в 1951 году, начисто отсутствовали в 1970 году. Перемены затрагивали и те разделы, которые, казалось, должны остаться неизменными.
Наиболее известная книга по данному вопросу принадлежит антропологу Яну Вансине. В ее основу положены исследования автора в Африке, особенно в Руанде и Бурунди, в 1955–1960 годах. Опыт привел Вансину примерно к тем же выводам относительно сохранности предания, что и Пэрри, Лорда и Гуди:
«Случается, что одни и те же люди рассказывают об одних и тех же событиях две разные, даже противоречащие друг другу, истории».
В результате изысканий Барт Эрман сделал следующие выводы:
«В устных культурах люди не сохраняют предания в дословной точности при пересказе. И не только не сохраняют, но и не пытаются это сделать. В устных культурах рассказчики исходят из конкретной ситуации: какая аудитория? Какие обстоятельства? Соответственно, рассказ будет коротким или пространным. Одни истории будут добавлены, другие убраны. Одни детали будут изменены, другие привнесены или исключены. Слушатель данной версии рассказа затем изложит свою версию. В свою очередь его слушатель изложит свою. И так до тех пор, пока кто-то не запишет. Весьма возможно, что суть будет более-менее сохраняться. Однако это не факт. Одни элементы появятся, другие исчезнут. И крайне сложно отличить элементы, которые были добавлены в «первоначальное свидетельство» или изменены в нем».
Мы знаем о заучивании наизусть важных религиозных и литературных текстов в рамках учебного процесса в Древнем мире. Но у последователей Иисуса не было никаких текстов.
Пытаясь описать механизм возникновения расхождений в рассказах евангелистов, митрополит Иларион цитирует патриарха Кирилла:
«представим себе, например, дорожно-транспортное происшествие, свидетелями которого стали несколько человек. Естественно, что их показания неизбежно будут разниться — не по сути, но в частностях, просто в силу того, что каждый обладает собственным восприятием и видением дела. Будучи едины в том, что касается фиксации факта как такового, свидетели всегда привносят в рассказ о нем индивидуальное понимание происшедшего. Подобная вариативность свидетельских показаний ни в коей мере не ставит под сомнение реальность самого события, но, напротив, способствует объективной реконструкции истинной картины. То же самое можно утверждать и в отношении свидетельств евангелистов… Изредка встречающееся разноречие в их повествованиях лишь свидетельствует о подлинности текстов».
Красивый пример, но он не помогает нам оценить правдивость воспоминаний даже очевидцев события.
Нейробиологи утверждают, что если показать взрослому человеку эпизод с дорожной аварией, а потом задавать ему наводящие вопросы типа «Белая машина тронулась на красный свет?», испытуемый будет справедливо отрицать это (поскольку среди машин, стоявших на светофоре, вообще не было белой). Однако по прошествии нескольких недель если вы попросите его вспомнить видеосюжет, он с большей вероятностью расскажет, что видел, как белая машина тронулась на красный свет.
Упоминание белой машины при первичном разговоре запечатлевается в памяти и накладывается на первоначальную информацию.
Аналогично, если ребенку рассказать, что он когда-то потерялся в торговом центре, он может выдать красочные воспоминания об этом событии, хотя оно с ним никогда не случалось.
Поскольку все мы способны живо припоминать события, которые никогда с нами не происходили, это подрывает доверие к памяти.
Многие полагают, что память работает как видеокамера, записывая опыт, который можно позже воспроизвести. Это не так. Воспоминания текучи, изменяемы сопутствующими обстоятельствами, а иногда и просто фабрикуемы.
Некоторые люди не способны отличать собственные домыслы от реальности. Наверное, каждый из нас встречался с такими людьми.
Может быть, окружающие люди могут сдержать распространение искаженных воспоминаний конкретного человека?
Коллективная память
Митрополит Иларион транслирует очередное заблуждение. Он апеллирует к особенностям т.н. «коллективной памяти», которые якобы гарантирует надежность передачи информации:
«Что же касается коллективной памяти, то у нее тоже своя специфика. Если участниками какого-либо события или серии событий стала группа людей, то при воспроизведении этих событий одним из членов группы другие участники легко исправляют те неточности, которые могут вкрасться в рассказ. Если эти люди являются не просто группой случайных свидетелей, а кружком единомышленников, объединенных общими интересами и общим типом мышления, вероятность ошибочной передачи информации о событиях, участниками которых были прочие члены группы, близка к нулю.
Мы можем спроецировать эти наблюдения на ситуацию двухтысячелетней давности. Предания об Иисусе хранились внутри одной группы — Его учеников и последователей. Эти предания были зафиксированы как в памяти отдельных свидетелей, так и в коллективной памяти всей общины. При этом многие предания, как мы отмечали выше, имели вербально фиксированный характер. Притчи Иисуса, Его поучения, даже такие длинные, как Нагорная проповедь, в течение какого-то времени могли существовать только в форме устных преданий, но это никоим образом не сказывалось на точности их передачи и воспроизведения… Память, тем более коллективная, была по-своему не менее надежным способом хранения информации, чем современные электронные средства».
Митрополит хочет представить ситуацию, будто одна группа свидетелей постоянно рассказывает про Иисуса новым последователям. Но неужели очевидцы рассеялись и расселились по всем палестинским деревням, в которых кто-то рассказывал об Иисусе? Это не только выглядит неправдоподобно, но и противоречит новозаветной книге Деяний, где сказано, что на заре существования церкви, апостолы большей частью жили в Иерусалиме. Даже если очевидцы поселились во всех деревнях Палестины, как это решает нашу главную проблему: откуда получили информацию евангелисты? Ведь евангелисты не были жителями Палестины. Мы не знаем, в каких городах они жили, но это были грекоязычные области Римской империи.
На самом деле мы ничего не знаем о проповеди двенадцати апостолов за пределами Иудеи. Стремительное распространение христианства по городам римской империи происходило усилиями тех, кто не был учеником Иисуса из Назарета. В их числе были Павел и Аполлос (Деян 18.24).
Если бы «участники группы легко исправляли те неточности, которые могут вкрасться в рассказ», у нас не появилось бы два разных текста молитвы «Отче наш», а также множество других серьезных расхождений в евангельских повествованиях.
Митр. Иларион (Алфеев) сильно упрощает ситуацию, приводя примеры незначительных расхождений между евангелистами:
«в Евангелии от Матфея (20:30-34) говорится об исцелении Иисусом двух слепцов, а в параллельном отрывке из Марка (10:46-52) об исцелении одного слепца. У Матфея (8:28-34) Иисус исцеляет двух бесноватых, а у Марка (5:1-16) и Луки (8:26-36) — одного. Наличие разногласий между евангелистами в деталях при сходстве по существу говорит не против, а, наоборот, в пользу реальности описываемых событий. Если бы речь шла о мистификации, авторы, несомненно, позаботились бы о том, чтобы сверить информацию. Расхождения свидетельствуют о том, что никакого сговора между евангелистами не было… Расходясь между собой в деталях, евангелисты никогда не разногласят по существу».
На самом деле многие версии отличаются настолько – даже противоречат друг другу – что все они не могут быть истинны одновременно. Значит, как минимум одна из них исторически недостоверна и отражает искаженную память.
Приведу некоторые примеры из книги Барта Эрмана «Иисус, прерванное слово».
«В Евангелии от Иоанна Иисус совершает свое первое чудо во второй главе, превращает воду в вино (в кампусах колледжей особенно любят это чудо), и нам сообщают, что «так положил Иисус начало чудесам» (Ин 2:11). Далее в той же главе мы читаем, что Иисус творил «чудеса» в Иерусалиме (Ин 2:23). И наконец, в четвертой главе он исцеляет сына царедворца, и автор пишет: «Это второе чудо сотворил Иисус» (Ин 4:54). Вот как? Первое чудо, затем чудеса, а потом опять второе чудо?
В Ин 13:36 Петр спрашивает: «Господи! куда Ты идешь?» Несколькими стихами ниже Фома говорит: «Господи! не знаем, куда идешь» (Ин 4:5). А через несколько минут, на все той же трапезе, Иисус укоряет учеников словами: «А теперь иду к Пославшему Меня, и никто из вас не спрашивает Меня: „Куда идешь?“» (Ин 16:5).
У Луки Иисус недвусмысленно приказал ученикам не отлучаться из Иерусалима (Деян 1:4). В версии Матфея ученикам следовало передать, чтобы шли в Галилею, где встретят Иисуса, и они немедленно подчинились
Новый Завет содержит два разных рассказа о смерти Иуды:
— согласно Мф 27:3–10 Иуда повесился.
— согласно Деян 1:18–19 Иуда упал и лопнул, и его внутренности вывалились наружу.
Согласовать эти истории очень сложно, а может, и невозможно. В Деян 1:18–19 нам объясняют, что сам Иуда, а не иудейские первосвященники, купил «землю неправедною мздою» на деньги, полученные за предательство. О повешении не упоминается: вместо этого мы узнаем, что он рухнул на землю вниз головой (πρηνὴς ) и распорол живот. У Луки поле получает свое название, «земля крови», потому, что на нем пролилась кровь Иуды.
Кроме того, противоречие наблюдается еще по двум пунктам: кто купил землю (первосвященники, как у Матфея, или Иуда, как в Деяниях) и почему ее назвали «землею крови» (потому что она куплена на деньги, запятнанные кровью, как пишет Матфей, или потому, что на нее пролилась кровь Иуды, как говорится в Деяниях)?». Интересно, что апостол Павел вообще не знал о гибели Иуды: Христос умер … был похоронен, на третий день воскрешен… явился Кифе, потом двенадцати» (1 Кор 15.3-5)
Кроме того, признано, что согласовать рассказы о пасхальных событиях фактически невозможно.
Очевидно, что «коллективная память» не смогла сохранить предания об Иисусе от изменений.
Барт Эрман подчеркивает:
«как и личные воспоминания, коллективные воспоминания могут быть шаткими, ненадежными и даже ошибочными. Понятие «коллективная память» ввел французский философ и социолог Морис Хальбвакс (1877–1945). По Хальбваксу, память не изолирована от социальной среды. Общество, в котором мы живем, создает не только фон, но и рамки воспоминаний о прошлом. Процитирую знаменитые слова Хальбвакса: «Существует коллективная память и социальные рамки памяти, и наше индивидуальное мышление способно к воспоминанию постольку, поскольку оно заключено в этих рамках и участвует в этой памяти». Хальбвакс соглашался с теми психологами, которые видели в памяти «конструирование» прошлого и считали, что при таком конструировании пробелы, возникшие в результате утраты части воспоминаний, заполняются за счет памяти об аналогичной информации. Допустим, вы вспоминаете вечеринку, которая была однажды у вас дома. Конечно, многие детали вы уже подзабыли. Поэтому на память о ней будет ненароком накладываться память о других подобных вечеринках. И тут легко перепутать одну вечеринку с другой. Когда дело доходит до памяти подобного рода, «мы составляем ее заново и вводим в нее элементы, заимствованные из разных периодов времени, до и после того дня».
Гарантирует ли общинный контекст рассказов их достоверность?
Судя по данным современной психологии, скорее – наоборот. Изучая феномен «групповой памяти», когнитивные психологи сделали важные, а подчас и неожиданные, выводы. Один из них состоит в следующем: когда группа «коллективно вспоминает» слышанное или пережитое, то «целое» получается меньше, чем сумма «частей». Допустим, некое событие произошло с десятью людьми. Если расспрашивать их по отдельности, можно узнать о случившемся намного больше (объединив затем полученную информацию), чем если расспрашивать всю группу.
Очень часто групповые воспоминания более шатки и ненадежны, чем индивидуальные. Казалось бы, должно быть наоборот! Но причины выявлены. Прежде всего, если один человек – скажем, доминантная личность – вставляет в разговор неточное/«искаженное» воспоминание, которое у других в группе отсутствует, остальные чаще верят ему на слово
Как показало одно недавнее исследование, ложная информация, введенная одним человеком, принимается группой в целом. Иными словами, коллективная память может формироваться вокруг ложной информации.
Теодор Уиден, выдающийся исследователь Нового Завета, взял примеры «точных» ближневосточных преданий и доказал: ни о какой дословной точности говорить не приходится. И не только дословной. Воспоминания претерпели глубокие изменения, пока рассказывались и пересказывались в течение многих лет.
Подведем итоги
Древнейшие письменные сообщения о словах и делах Иисуса основаны на рассказах, которые передавались изустно в течение 40–65 лет после его смерти. У нас нет сведений о том, что вне Иудеи весть об Иисусе распространяли его личные ученики.
С точки зрения нейробиологии если история рассказана очевидцем, это не гарантирует ее достоверность. Более того, очевидцы сплошь и рядом ошибаются.
Специалисты утверждают, что «воспоминания не являются точной копией прошлых событий, они, скорей, представляют их реконструкцию. Подобно игре в «Испорченный телефон», всякий раз, когда история рассказывается и пересказывается, она изменяется». Это касается как памяти конкретного человека, так и «коллективной памяти». Гипотеза, что группа обеспечивает точность традиции, рушится в свете данных психологии. Поэтому некоторые из евангельских пересказов содержат столько расхождений и вариаций, что в них еле угадывается одна и та же история.
Остается лишь сожалеть, что вместо научных данных ректор Общецерковной аспирантуры и докторантуры РПЦ митрополит Иларион (Алфеев) транслирует стереотипные, устаревшие и просто ложные тезисы. Его труд «Иисус Христос. Жизнь и учение» в 6 книгах содержит множество необоснованных выпадов в сторону научного сообщества. Это очередная иллюстрация того, как Русская Православная Церковь относится к научному знанию. Митрополит утверждает, что прочитал до 300 книг при подготовке цитируемой книги, включая современную научную литературу. Он хотел
«попытаться отделить пшеницу от плевел, добросовестный анализ текстов от спекуляций и домыслов, исходящих из тех или иных идеологических предпосылок».
Вместо этого, похоже, что он сознательно вводит читателей в заблуждение. Выдвинуть приведенные здесь гипотезы может только глубоко ангажированный исследователь, который всеми правдами и неправдами стремится обосновать абсолютную надежность евангелий как исторического источника
Литература
- Брюс Худ. Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг. — М.: Эксмо, 2015
- Иларион (Алфеев), митр. Иисус Христос. Жизнь и учение: В 6 кн. — Кн. 1: Начало Евангелия. — М.: Изд-во Сретенского монастыря; Эксмо; Общецерковная аспирантура и докторантура, 2016. — 800 с.
- Эрман Барт Д. Иисус до Евангелий. Как обрывочные воспоминания нескольких человек превратились в учение о Господе, покорившее мир. — М.: Эксмо, 2018
- Эрман Барт Д. Иисус, прерванное Слово: Как на самом деле зарождалось христианство. — М.: Эксмо, 2010
