Проблематика понимания церковнославянских текстов

Восприятие текстов на церковнославянском языке (ЦСЯ) сопряжено со множеством  трудностей, возникающих по нескольким причинам. 

“Всякий переводчик Библии на язык первобытного народа, в сущности, не переводит, т.е. не вкладывает новое содержание в готовые формы  языка, а заново создает  язык,  даже  ломает  грамматические формы старого языка ради более точного, т.е. буквального  соответствия  слову  Св. Писания.  Этот  буквализм  в  славянских  переводах  пошел так далеко,  что  новый  церковнославянский  язык  оказался  чисто греческим в  своем  синтаксисе,  наполовину  греческим — в семантике,  т.е.  в  значении слов,  и  в  сильной  степени огреченным  в сложных словообразованиях.  От  славянского осталась только — и то не вполне —  этимология,  да  первичный словарный материал болгарского македонского наречия” (Г.П. Федотов).

Рассмотрим эту проблематику более подробно.

Церковнославянский язык создавался на основе древнеболгарского языка, а не древнерусского

Изначально церковнославянский язык создавался в IX в. в конце праславянской эпохи, когда еще не было отдельных славянских языков, были лишь отдельные диалекты.

В основе языка древнего периода лежал родной язык Кирилла и Мефодия — это говор, или диалект, славян города Солунь, где они родились (современный город Солоники). Это говор, принадлежавший к македонской группе южных праславянских говоров —  солунская разновидность македонского диалекта, то есть южнославянские говоры праславянского языка. 

Но русский язык относится к восточнославянским языкам, соответственно происходит из восточнославянских говоров праславянского. Поэтому, с одной стороны, и русский, и церковнославянский происходят из одного общего корня, но, с другой, мы видим определенные различия — это южнославянская и восточнославянская ветви. После XI в. мы говорим о церковнославянском языке различных изводов или территориальных разновидностей: болгарском, сербском, русском изводах.

Некоторые ученые считают, что в древний период XI–XIV вв. эти языки существовали чуть ли не единственно в сознании книжника, распределяясь на определенные сферы: для сакрального — церковнославянский язык и для профанного, бытового — русский язык. В любом случае церковнославянский язык активно взаимодействовал с русским, обогащал его и обогащался посредством живого языка восточных славян.

После XIV–XV вв. живой русский язык начал развиваться быстрее, поэтому произошло обособление церковнославянского языка, которое усилилось после XVII–XVIII вв., когда с началом Петровской эпохи произошло хаотическое взаимодействие разных языков. Позже церковнославянский язык ушел в церковное употребление, вместе с тем обогатив русский язык большим количеством элементов, в том числе словообразовательных моделей и непосредственно лексики (Андрей Григорьев).

Ольга Седакова полагает, что

“отношения церковнославянского и русского могут быть описаны в терминах диглоссии. Это значит: два по существу разных языка существуют во взаимодополнительных отношениях и воспринимаются их носителями как один язык, в двух его функциональных (или прагматических) вариантах: профанном («простом», «поганом», устном) и сакральном («чистом», «правильном», нормированном, книжном). Профанным (мирским) языком на Руси были живые восточнославянские говоры, а позднее и русский литературный язык, сакральным – церковнославянский, в морфологическом отношении южнославянский по своему происхождению, а в семантическом – в значительной мере греческий. Области употребления сакрального и мирского языков были разграничены и не пересекались, так что самая возможность существования одного текста на двух языках, русском и славянском, представлялась невозможной и даже кощунственной”.

Многие слова в течение прошедшей тысячи лет утратили часть своих значений или приобрели новые

Самое трудное для неподготовленного восприятия — это семантика, значения слов.

Преподаватель церковно-славянского языка в Нижегородской духовной семинарии диакон Сергий Ларюшкин утверждает относительно ЦСЯ следующее: “не настолько он и непонятен. Достаточно выучить десяток основных слов: наречий, глагольных форм и пр. — служба в храме станет не только ясной и понятной, но и близкой”. 

Позволю себе с ним не согласиться.

Начнем со “смысловых иллюзий” — ошибочном ощущении понятности церковнославянских слов для говорящего по-русски человека.

Речь идет о «двойных» словах, входящих и в русский, и в церковнославянский.

Именно эти мнимо знакомые слова (наряду с синтаксисом) часто и составляют главное препятствие к пониманию церковнославянского текста.

Таких „ложных друзей переводчика“ насчитывается не менее трех тысяч.

Встретив в библейском или богослужебном церковнославянском тексте слово, которого добросовестный читатель никогда не встречал в русском (например, ѻна́гръ), он, скорее всего, справится со словарем. Но по поводу хорошо известного ему слова – скажем, «озлобленный» (ѡ҆ѕло́бленный) или «непостоянный» (непостоѧ́нный), у него может и не возникнуть сомнений. И в таком случае понимание церковнославянских тестов окажется просто превратным. 

“В силу действия закона апперцепции многие «неудобопонятные речения» на церковно-славянском языке современный человек несознательно искажает и, соответственно,  воспринимает «на слух» совсем иной смысл, что «при неопытности употребления [может] привести к несогласным с православным учением выводам”  (Докладная записка «Об издательском Совете при Св. Синоде» в 1913 г.). 

В церковнославянском слово непостоѧ́нный, передавая греч. ἄστατος, означает не «переменчивый», «неустойчивый», как в русском, а «тот, против которого нельзя устоять (постоѧ́ти)», то есть «невыносимый, нестерпимый», «неодолимый». 

Так же кардинально расходятся церковнославянское и русское значение причастия ѡ҆ѕло́бленный: русск. «обозлившийся» – цсл. «обиженный», «тот, кому причинили зло»:

ѡ҆ всѧ́кой дꙋшѝ хрїстїа́стѣй… скорбѧ́щей же и҆ ѡ҆ѕло́бленнѣй = «о  каждом христианине… страдающем и обиженном».

По-русски „теплый“ означает среднее между холодным и горячим, а по-славянски — очень горячий. Теплая молитва — это пламенная, горячая молитва. 

Безобразный — непостижимый, не имеющий образа (например, Бог или атом).

Такие ключевые слова Св. Писания и богослужебных текстов, как до́брый и ѕлы́й, в современном русском обычно имеют психологический оттенок, предполагая что-то вроде душевного качества или психического состояния, тогда как в цсл. они этого оттенка лишены: па́стырь до́брый (греч. καλός) означает не «добродушный» или «добрый к своим овцам», а «хороший», «настоящий» – в противоположность «пастуху негодному» (здесь и может быть употреблено цсл. ѕлы́й).

Вспомним доброе вино!

Мы привыкли понимать слово «равнодушный» как «безучастный, лишённый интереса к чему-либо», а в славянском языке оно имеет значение «равная душа», «близкий». «Ты же, человече равнодушне» (Пс 54.14) следует переводить как

“Но ты, единомысленный мне человек”.

В чине проскомидии обращение диакона к архиерею «пожри, владыко» в современном русском языке вовсе не означает «Владыка, соверши жертвоприношение» (в оригинале — Θυσον δέσποτα). В конце чина диакон говорит:

«Время сотворити Господеви», что значит «наступает время действовать Господу».

В начале богослужения диакон приглашает прихожан начать молиться:

«Миром Господу помолимся»!

Многие понимают это как призыв предстать пред Богом «всем народом», «все вместе». Но греческое Ἐν εἰρήνῃ указывает на необходимость молиться в состоянии душевного умиротворения и покоя.

“Возьмите, врата, князи ваша” кажется обращением к каким-то князьям с непонятным приглашением взять врата. На самом деле, это значит: «поднимите, врата, ваши верхи». Здесь «возьмите» значит по-славянски «поднимите», а «князи» — деталь конструкции ворот. Этот буквальный перевод тоже не годен, так как самый образ поднимающихся, а не растворяющихся  ворот  может быть уяснен только на фоне археологического материала.  Единственно возможный перевод был бы:

«Откройтесь (или растворитесь), врата».

“В бездне греховней валяяся” (ирмос 6-й песни канона ко Причащению).

Здесь речь идет о грешнике, который кубарем катится в пропасть, а не просто валяется в яме.

«Мы сделались позорищем для мира, для Ангелов и человеков» (1Кор 4.9). Здесь позорище как и славянское позор означает просто «зрелище, театр».

“Очи мои выну ко Господу” (Пс. 24:15). Выну — всегда.

Празднолюбный означает не ленивого бездельника, а возлюбившего празднования для прославления Бога.

Церковнославянское гнати имеет смысл «усиленно стремиться», т.е. противоположный очевидному: Гони же правду, благочестие (1Тим 6.11). Поэтому колесницегонитель – это правящий колесницей, а не ее противник.

Теку означает «бегу, стремительно следую». Только учитывая это можно понять, что означают слова Пасхального канона: Жены с миры богомудрыя в след Тебе течаху (Песнь 7).

Окаянный – бедный, несчастный, достойный жалости. Это слово в церковнославянском не имеет ругательного оттенка.

Окормление – руководство (капитана). Связывается со словом корма, а не корм. Корма – место, где на корабле находилось кормило, руль. Окормлять – значит направлять.

Согрешить от нагльства – это значит, ты никак не ожидал, что нужно будет принять какое-то решение, и принял неправильное, потому что не сообразил.

Нужны специальные знания, чтобы, слыша слова «напрасная смерть» или «напрасно Судия приидет» (Тропари Троичные утренних молитв) подставлять под них «внезапную» и «внезапно», понимать  «лесть»,  как «обман», «смиренных», как «низких, ничтожных» и т.п. 

Слово «прелесть» (обольщение) наоборот, в русском языке утратило негативный оттенок.

Некоторые слова в современном русском языке приобрели исключительно вульгарное звучание

“Возведи мене от блата страстей” (6-я песнь канона. Минея за 13 октября). Здесь блато – грязь, болото.

Блудити, соблудити — блуждать, сбиться с пути, плутать, изменять Богу (понятие о распутстве передается иными ц.-славянскими глаголами).

Блудный — заблудший, сошедший с правильного пути.

В тексте акафиста Богородице (кондак 6) древнее «оставиша Ирода яко блядива» пару веков назад заменили на «буесловяща». Но в чтении апостола 1Тим 5.13 до сих пор слышим: “не точию же праздны, но и блядивы и оплазивы”. Речь идет о λαλοῦσαι — болтливых женщинах.

“Сотворите себе влагалища неветшающа” (Лк 12.33), в синодальном переводе — «приготовляйте себе влагалища не ветшающие», у еп. Кассиана (впрочем как и в синодальном издании 2000 г.) исправлено на «вместилища неветшающие». В греческом тексте стоит слово βαλλάντια — «мешки, сумки».

“Пес возвращься на свою блевотину и свиния омывшися в кал тинный” (2Пет 2:22). “Якоже бо свиния лежит в калу, тако и аз греху служу” (6-я Песнь Покаянного Канона). Кал переводится на русский как ил, тина, грязь.

Насильницы — силовые структуры.

Нужда — насилие, принуждение.

Непотребный — негодный.   

Понос — поношение. 

Такова же судьба слова «похаб», применяющегося  к  святым  юродивым,  но получившего гнусный характер в русском языке.  

“Ху´лими, утешаемся” (1 Кор 4.13) — “на нас клевещут — отвечаем добрыми словами”.

Целование — приветствие, пожелание здравия (целости). 

Иногда церковнославянские слова представляют собой непереведенные греческие или еврейские термины

Цитата “крило веселящихся нееласса, аще зачнетъ асида и несса” (Иов 39.13) является буквальной копией греческого текста в переводе Феодотиона (πτέρυξ τεπομένων νεελασα, ἐὰν συλλάβηι ασίδα κα νέεσσα), где еврейские термины оставлены без перевода и обозначены греческими буквами. В Септуагинте (LXX) указанный отрывок 39.13-18 опущен, вероятно, по причине неясности еврейского текста. Синодальный перевод («Ты ли дал красивые крылья павлину и перья и пух страусу?»), по мнению М.И. Рижского, произволен.

В современном переводе РБО всё понятно: “Радостно хлопает крыльями страус: крылья малы — но какие перья!”

Порой в текстах встречаются непереведенные греческие слова.

“Ждут онагри (ὄναγροι) в жажду свою” (Пс 103.11) — здесь оставлено без перевода греческое слово онагр (ὄναγρος  – дикий осел).

“И второе алектор (ἀλέκτωρ) возгласи… егоже рече ему Иисус, яко прежде даже петель (ἀλέκτορα) не возгласит двакраты, отвержешися мене трикраты” (Мк 14.72).

Почему-то в первом случае «петух» остался греческим «алектором», а во втором стал древнерусским “петелом” (от слова “петь”).

“Скимни рыкающии восхитити и взыскати от Бога пищу себе” (Пс 103.21). Здесь снова оставлено греческое скимен (σκύμνος — “молодой лев, львенок”). Интересно, что старославянское львъ также было заимствовано из греческого λέων. 

«Яко да Царя всех подымем ангельскими невидимо дориносима (δορυφορούμενον) чинми». Дориносимый — окруженный почетною стражею с копьями в руках. В данном тексте используется сложное слово, в первой части которого сохраняется греческая морфема, а вторая часть переводится. Этот перевод не очень удачный, потому что для слушателей первая часть оставалась непонятной. Но самое главное, что речь идет не о ношении копья, а о сопровождении.

В переводе сохранен греческий синтаксис

Древние переводчики переводили молитвы и песнопения с греческого языка на славянский буквально слово в слово. При этом смысл не всегда оставался ясен. 

Даже если каждое слово в отдельности понятно, для понимания смысла, с точки зрения русского языка, их требуется переставить, перефразировать, распутать сложные синтаксические «клубки», разбить на несколько предложений.

“Взбранной воеводе победительная яко избавльшеся от злых благодарственная восписуем Ти, раби Твои, Богородице” — весь  гимн держится греческой синтаксической логикой. Большинство молящихся уверенно относят слово «победительная» к Богородице и полагают, что это Она так именуется. В греческом же слово νικετερια означает особый жанр, песнь, повествующую о победе над врагами, которую и обращают (по-славянски «восписуют») Богородице молящиеся: мы поем Тебе победную песнь, как Воеводе, и благодарственную, как Избавительнице. Расстояние между определениями и определяемыми: «Воевода» и «Ти», «избавльшеся» и «раби», затрудняя понимание, держит фразу в железных тисках. Дословность соблюдена, но смысл затемнен. 

Приведем еще примеры.

“Аще бабы слышала еси, убивающия иногда безвозрастное мужеское, душе окаянная, целомудрия деяние, ныне, яко великий Моисей, сси премудрость” (Песнь 5 канона Андрея Критского)

«Саул иногда яко погуби отца своего, душе, ослята, внезапу царствие обрете к прослутию: но блюди, не забывай себе, скотския похоти твоя произволивши паче Царства Христова».  Песнь 7 канона Андрея Критского)

“Любити убо нам яко безбедное страхом, удобее молчание, любовию же Дево, песни ткати спротяженно сложенные неудобно есть: но и Мати силу елико есть произволение даждь” (ирмос канона на Рождество Христово).

В области синтаксиса заметно греческое влияние в употреблении ряда конструкций:

• именительный падеж в качестве приложения при звательном падеже;
• родительный падеж с предлогом, обозначающий агенс в пассивной конструкции;
• множественное число среднего рода слов-определений в функции субстантивированного обобщения;
• винительный падеж с инфинитивом при глаголах речи, чувств [Супрун А. Е., Молдован А. М. Старославянский и церковнославянский язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005. С. 29-69].

Влияние греческого синтаксиса не только затрудняет восприятие, но коренным образом меняет смысл фразы.

“Ложь есть конь во спасение” (Пс 32.17) — дает совершенно обратный и даже безнравственный смысл стиху псалма. Греческий язык отсутствием члена  показывает,  что ложь есть сказуемое.  Значит,  смысл  фразы  не  в  оправдании лжи,  а в отрицании коня как  средства  спасения: «Конь подведет, не сможет помочь».

Подобный пример: “да не веровавше спасутся”. В русском переводе это звучит так: “приходит дьявол и уносит его из сердец, для того чтобы они не поверили и не спаслись” (Лк 8.12).

Серьезные трудности возникают в понимании текста 3-го воскресного экзапостилария, в котором греческая конструкция «Ότι Χριστός εγήγερται, μή τις διαπιστείτω» калькирована в виде «Яко Христос воскресе, никтоже да не верует», а подобный церковнославянский оборот может восприниматься носителями русского языка как призыв не веровать Воскресению Христову.

Вопросоответы про ЦСЯ

ЦСЯ создан для перевода богослужебных текстов и проповеди христианства?

Преподаватель церковно-славянского языка в Нижегородской духовной семинарии диакон Сергий Ларюшкин пишет:

“необходимо понять, что представляет собою церковно-славянский язык. Это древнейший письменный литературный язык, созданный святыми Кириллом и Мефодием исключительно для проповеди христианства”.

Предположение о выполнении перевода богослужебных текстов византийского обряда в «доморавский период» не имеет исторических и литургических оснований, так как деятельность византийской группы в Моравии в 863–867 гг. не была связана с организацией богослужения по византийскому обряду на славянском языке и, соответственно, не предполагала перевод византийских богослужебных книг. 

Представления о переводе византийских богослужебных книг равноапостольными братьями Константином Философом и Мефодием во время т.н. «моравской миссии» также являются ошибочными. 

Первоначальный корпус славянских богослужебных книг византийского обряда был создан не ранее 893 г., так как в этом году в Болгарской архиепископии, где богослужение совершалось на греческом языке, была создана славянская этническая епископия во главе со свт. Климентом, в которой литургическим языком был славянский.

Более ранняя датировка не представляется возможной, так как рассматриваемый корпус предназначался для регулярного ежедневного богослужения на славянском языке, что было возможно только в условиях славянской церковной структуры со славянским епископом, славянским клиром и славянскими монастырями.

Обращение славянских князей в Константинополь следует связывать с их намерениями реформировать по византийским моделям местные правовые нормы и местную судебную практику, так как право и суд, в отличие от богослужения и евангелизации, находились в компетенции местных правителей, которые могли самостоятельно устанавливать и изменять правовые нормы и судебную практику.

В соответствии с пожеланиями славянских князей, содержащимися в послании императору Михаилу III, византийские посланники должны были заниматься в Моравии переводами и адаптированием византийских юридических текстов для последующего их использования в судебной практике.

Кирилл и Мефодий не изобретали кириллицу.

Ее создателем считают одного из учеников Кирилла — святителя Климента Охридского.

Богослужение на ЦСЯ является богодухновенным?

“Мы утратим самое сокровенное, самое основное, что мы слышим в этом боговдохновенном слове, когда Бог говорит с человеком” (протоиерей Леонид Ролдугин).

Обер-прокурор Св. Синода Н.А. Протасов воспринимал церковнославянский язык как сакральный и настаивал, чтобы славянский текст Библии был бы объявлен непогрешимым. По словам А.В.Карташева, Протасов “предлагал Св. Синоду, по подобию Вульгаты, канонизировать употребляемый русской церковью ново-славянский текст Библии в его далеко неисправном виде. Но броня богословской учености и исповеднического мужества митрополита Московского Филарета заградила к нам доступ этому схоластическому фетишизму буквы”. 

Святитель Филарет Московский писал: «Величие Св. Писания состоит в силе, а не в блеске слов; из сего следует, что не должно слишком привязываться к славянским словам и выражениям ради мнимой их важности… Тщательно наблюдать должно дух речи, дабы разговор перелагать слогом разговорным, повествования – повествовательным и так далее».

Православное догматическое богословие не дает ответа на вопрос об участии Св. Духа в деле переводов Св. Писания.

При этом проблема переводов богослужебных текстов вообще не связана с понятием богодухновенности.

“Даже письменное наследие св. отцов не рассматривается наравне со Св. Писанием как сочинения богодухновенные. Только утверждение тех или иных вероучительных положений, догматов на Вселенских Соборах с провозглашением отцами соборной формулы «изволилось Духу Святому и нам» должно быть признано за выражение Откровенной истины, а значит, позволяет подходить к ним с позиции богодухновенности” (Тихомиров Б.А.). 

К тому же непонятно, к какой редакции богослужебных текстов предлагается применять статус богодухновенности.

Ведь древние церковнославянские тексты заметно отличаются от ново-церковнославянского варианта (для языка этого корпуса богослужебных книг чешский палеославист В.Ф. Мареш предложил обозначение «новоцерковнославянский язык»), появившегося в результате реформ патриарха Никона. А еще ранее было исправление Псалтири, предпринятое св. Максимом Греком по инициативе великого князя Василия III.

Lingua sacra?

“Бог говорит с человеком на понятном, но возвышенном языке, который наделен духовной сущностью… Церковнославянский язык – священный язык. Нельзя одним и тем же языком разговаривать на базаре и в церкви с Богом. В отличие от обыденного просторечия, это должен быть особый – священный, благоговейный – язык” (протоиерей Леонид Ролдугин).

Это глубокое и фактически еретическое заблуждение.

Исторически существовало ошибочное учение о возможности существования Св. Писания исключительно на языках, на которых была сделана надпись на Кресте Христовом: еврейском, греческом и латинском.

В свое время св. Кирилл ответил его сторонникам:

«Как же не стыдно вам, о трех языках только думающим… Мы же довольно знаем народов, в книгах сведущих и Богу славу воздающих каждый своим языком«.

Книги Нового Завета и богослужебные тексты в оригинале были написаны на вполне понятном и простом языке койне (Κοινή), греческом языке повседневной беседы, которому присуще «стремление к уравнению и упрощению» (Глубоковский Η.).

Κοινή был не священным, а разговорным языком повседневного обихода и взаимных отношений.

Из полемики между отцами церкви и язычниками относительно языка Св. Писания видно, что его называли варварским, мужицким, рыбачьим и вульгарным.

При этом за последние два тысячелетия никому из христиан не пришло в голову вернуться в богослужении к священному языку Ветхого Завета — древнееврейскому.

Кстати, “глас Божий — это не древнееврейский, а также никакой из других языков, известных миру” (свт. Григорий Нисский).

В славянских Поместных Церквях богослужение совершается на церковнославянском языке?

“Полный перевод всего богослужения на русский язык не только не нужен, он и немыслим. Это разрушит многовековую традицию, сложившуюся в славянских странах. Это разорвет наши церковные связи с братскими Церквами, такими как Сербская Церковь, Болгарская Церковь, где богослужение все-таки совершается на церковнославянском языке” (протоиерей Леонид Ролдугин).

Эти данные не соответствуют действительности.

«Примеры перевода некоторых книг за границей дали блестящие результаты. Из достоинства славянской речи еще не следует отрицание перевода книг, а равно богослужения и молитв на русский язык, ибо таким образом мы бережем золотник, а теряем пуд» (прот. Александр Хотовицкий, священномученик (+1937)).

В Сербской Церкви официально богослужение на сербском языке введено уже с 70-х годов ХХ века, в Болгарской на болгарском служат с 1990-х годов. Нигде введение в практику богослужения на национальном языке раскола не породило (Мозгов Кирилл).

В диаспоре РПЦ переход на национальные языки проходит спокойно.

Богослужебные книги существуют в Корсунской (французский), Сурожской (английский), Берлинской (немецкий) епархиях, Патриарших приходах в США (английский). Есть прекрасный, в высшей степени совершенный перевод литургии на немецкий язык, который еще в XIX веке сделал в Германии протоиерей Алексий Мальцев.

Официально богослужебным языком Русской Православной Церкви Заграницей является церковнославянский, однако реально в приходской практике общин РПЦЗ используются языки стран пребывания (английский, французский, нидерландский, испанский), есть переводы богослужебных текстов на эти языки.

Блаженнейший митрополит Владимир (Сабодан) благословил переход на украинский язык в случае, если 2/3 прихода проголосует за это. При этом официально одобренных на уровне священноначалия всей Украинской Православной Церкви богослужебных текстов на украинском языке нет.

В ряде приходов Православной Церкви Молдовы наряду с церковнославянским языком используются румыноязычные богослужебные книги, выпущенные Румынской Православной Церковью. 

Перевод “опасен”?

“Если мы переведем на русский язык, например, чтения Страстной седмицы, адресованные иудеям, боюсь, к нам явится комиссия проверять, не оскорбляем ли мы чувства верующих и не разжигаем ли межрелигиозную рознь. Но пока все это облечено в красивую и не особо понятную церковную лексику, вопросов к нам не возникает. И это нормально” (протоиерей Павел Великанов).

Подведем итоги

Церковнославянский язык сложен для восприятия современного россиянина. Попытка выучить десяток или сотню церковнославянских слов не позволит понимать тексты на ЦСЯ, а лишь создаст опасную иллюзию понимания.

Рациональных доводов в пользу сохранения обязательного ЦСЯ в богослужении нет. Все они не выдерживают критики.

А реальная причина в том, что бубнение на слабопонятном языке создает атмосферу таинственности, успокаивающую прихожан. Это часть важнейшей функции РПЦ — психологическая релаксация для непросвященных масс.

«Когда молитесь, не бубните, как язычники» (Мф 6.7).

Люди приходят в храм отвлечься и расслабиться. Они не хотят, чтобы их загружали богословскими смыслами. Для тех, кому это важно, есть библейские кружки, куда ходят единицы.

Никакого массового запроса на понимание текстов в РПЦ просто не существует.

Так зачем вмешиваться в работу налаженного бизнеса с непредсказуемыми последствиями?

Потребители услуг РПЦ ценят стабильность и преемственность традиций. Нужно все это имитировать, а язык служит для этого лучше всего.

Источники

1. Великанов Павел, прот. Что мы часто упускаем в спорах о переводе богослужения на русский. URL: https://foma.ru/chto-my-chasto-upuskaem-v-sporah-o-perevode-bogosluzhenija-na-russkij-mnenie-protoiereja-pavla-velikanova.html 
2. Глубоковский Η. Греческий язык Нового Завета в свете современного языкознания
3. Григорьев Андрей. Происхождение церковнославянского и русского языков. URL: https://academy.foma.ru/proishozhdenie-tserkovnoslavyanskogo-i-russkogo-yazykov.html  
4. Мозгов Кирилл. Возьмем ли мы на себя ответственность за бездействие, отказавшись от перевода богослужения? URL: http://www.kiev-orthodox.org/site/worship/3270/    
5. Словарь трудных слов из богослужения: Церковнославяно-русские паронимы – M.: Греко-латинский кабинет Ю. А. Шичалина, 2008.
6. Соболевский С.И. Греческий язык библейских текстов Κοινή
7. Супрун А. Е., Молдован А. М. Старославянский и церковнославянский язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005